Век живи – век учись…

Школа в жизни любого из нас занимает весьма значительное место, и в воспоминаниях Николая Ивановича ей отведено немало страниц…

«Первая школа типа ЦПШ (церковно-приходские школы — в России начальные школы при церковных приходах. – Ред.) была напротив дома Соловцова Ивана Ильича. На левом берегу нашей речки у моста… Учитель был присланный и держал связь с революционером Ромасем (Михаил Ромась – участник революционного движения в России - жил в Красновидово,  вел среди жителей села революционную пропаганду. – Ред.).   Ромась имел лавку в Красновидово для прикрытия. У него служил Максим Горький под видом работника. Приходил к учителю и ходил в Варварино для связи. Учитель жил в доме Соловцова Иллариона. Держал пчел для души. Научил заниматься ими и моего папу Соловцова Ивана Илларионовича».  

Отец Николая Ивановича впоследствии окончил Свияжское училище и  после отъезда в 1923 году учителя продолжил его дело, посвятив всю свою жизнь школе…

«Школа была маленькая. До революции в деревне детей учебой не баловали. Главное, в семье нужен был работник в хозяйстве. Горький у Ромася работал по хозяйству, подрабатывал у богатых крестьян, любил спать под лодкой, когда позволяла погода, чтоб быть свободным для своих мыслей. Звали его за это «Подлодочник».

Ромася в Красновидово не любили за его проповеди, как конкурента для других местных лавочников. Набивали ему шишки – не помогало: сожгли…  Лавка каменная стоит и сейчас - там музей Максиму Горькому… Горький и Ромась держались обособленно, чтоб не было подозрений, но цель у них была одна – революция. Более подробно об этом написано в книге Алексея Салмина «Буря на Волге». Он сам из Красновидово…

В 1916 году заложили новую школу на правом берегу речки Красная Глинка. Заложили с правой стороны Школьного моста, на взгорье напротив старой кузницы и Соловцовских овинов. Под горой на речке - маслобойня Косенкова Фомы.

Врыли, как фундамент, дубовые стойки, навозили кирпич, материал для сруба. Пошла канитель (Октябрьская революция, гражданская война. – Ред.) – все растащили. Впоследствии в 1946 году поставили там свинарник, коровник.

В СССР, кто желал что-то – получал, но не всегда то, что хотел… Владимир Ильич Ленин обязывал: «Учиться, учиться и учиться». В 1924 году вновь заложили школу на правом берегу Школьной речки. Ближе к Сулоихе. Там мы и научились читать и писать, что и сейчас делаю.  

Для ускорения строительства и ликвидации безграмотности прислали учительницу. Она была больше необходима для укрепления Советской власти и ее идеологии. Это, пожалуй, была ее основная задача. Семакова Екатерина Капитоновна справилась с открытием школы в 1929 году. Стала директором. Она была в возрасте – у нее были сын Юрка, дочь Нина. Вместе не жили – приезжали повидаться. Учительница жила на квартире, где жил и учитель старой школы. Она активно участвовала в организации колхоза, организации культурной жизни, была членом правления и ввела в него и Соловцова Ивана Илларионовича.  

Выполнив задачи, поставленные перед ней Советской властью, она в 1933 году отбыла на повышение. Директором был назначен Соловцов Иван Илларионович…»

В августе 1941 Иван Соловцов «ушел на войну. Пришел с фронта в августе 1941 года: 2 ранения, контузия, 3 медали  -  «За взятие Кенигсберга», «За боевые заслуги», «За победу над Германией» - они записаны в военном билете, который храню.

Иван Илларионович вновь  стал директором. Приступил к восстановлению школы – она приуныла за 4 года войны без внимания к ней. В 1946 году посадили школьный сад – вырос на диво аккуратный и опрятный. В 1948 году огородили сад штакетником от скотины... Осенью на уроках физкультуры приносили кусты орешника. Ими загораживали яблони от зайцев. Зимой в оттепель оттаптывали их, чтобы мыши не глодали ствол. Удобряли навозом. Яблок хватало школьникам и тем, кто умел перепрыгивать через штакетник, проходя мимо.

Из березок с Большой поляны принесли акации и посадили по периметру, высадили ясень из Гремячки, березы. Дивно все получилось. «Дивно» все было впоследствии и затоптано скотиной, когда увезли школу в 1973. Там сделали карду для коров дойных. Остались лишь акация, ясень, березы по периметру сада. Внутри крапива, лопухи, что скрывают фундамент. Грустно, очень грустно…

Детей довоенных в  деревне было много, - нами пополнялись классы. Папа сумел выхлопотать в РОНО право быть нашей школе в ранге семилетки. Это была хорошая весть и радость для родителей: отпала надобность отправлять детей учиться в другие деревни. Дети до 14 лет были дома, на глазах.

В 1950 году построили своими силами учительскую. Ее пристроили с южной стороны к западной стороне школы – получилось буквой Г. Теперь учителя на переменах собирались в учительской, могли общаться, готовиться к урокам. Туда приводили для профилактики и нравоучений героев школьного дня. Помогало. В те времена для нас вызов в учительскую, задержка в наказание после уроков, выдворение из класса и, особенно, передача родителям приглашения их в школу – все это было позором и для нас, и для родителей. Для них – это были лишние болезненные переживания, тревоги, которые и так не покидали их в войну, измученных работой, голодом и недосыпом.

Мы этого стыдились – родители ждали от нас помощи, а не упреков со стороны учителей. Папа просил учителей разговаривать при встрече с родителями, не вызывая их в школу из-за детских проказ и нежелания детей учиться.

Даже будучи взрослыми мы все ведем себя по-разному. Не всем природа вложила ум Сенеки, Пифагора, Ломоносова, Пушкина. Были и «Япончики»… (Япончик - Вячеслав Иваньков, криминальный авторитет и русский вор в законе. – Ред.) Приводили в учительскую не зря – учителя понимали:  редко кто окажется рядом с Пифагором, а вот «Япончиком» может стать каждый, если его вовремя не одернуть. Не у всех родители уцелели, а школа обязательна для каждого. Детство остается в прошлом…

Учеба начиналась со звонка колокольчика в руках уборщицы. Она гордилась, что колокольчик в ее руках звуком «Динь-динь» сдувал нас как ветром: толкая друг друга в дверях, с крыльца мы влетали в коридор и разбегались по своим классам.  Не всем было это по душе. Старались укрыться в саду, за дровяником – все было напрасно. Звонок был подвижный и ходил вокруг школы и строений – оправдаться, что ты не слышал его, было невозможно…

Колдаева Екатерина, Косенкова Екатерина были для нас те же педагоги: спокойные, добрые женщины. При них пришли в первый класс в 1948 году и, закончив 7 классов, ушли. Всегда во дворе и в классах чисто, печки натоплены. На переменах звонили дежурные с гордостью: «Я – начальник…»

В школу тянуло прийти пораньше – за ночь соскучились. Надо было поговорить о прошедшем дне, вечере. Поделиться новостями семейными, из разговоров за столом – словом, посплетничать.

Была санитарная дружина с красными медицинскими крестами на рукавах. Они имели большие права – могли допустить в школу или закрыть дверь с другой стороны для приведения нас в надлежащий вид. Возвращались домой с опущенной головой. Бралось во внимание чистота и опрятность одежды, вши в голове, чистота рук, лица, ушей, стрижка, наличие школьных принадлежностей. Санитарками были прилежные девочки, которые гордились этим… Всем хотелось поучаствовать в общественном деле. Пионеров без красного галстука отправляли обратно за ним. Ходили в том, на что была возможность семейного бюджета – одежда не по росту, в заплатках, обувь не по размеру. Калоши, вместо сумок  - котомки. Уроки старались окончить к обеду, но некоторые приносили картошку, морковь, свеклу, огурцы, яблоки, хлеб. У большинства ничего не было – кто-то стеснялся, стыдился… Перемены были шумными и казались короткими. Колокольчик авторитетом не пользовался – не успели лишний раз прыгнуть с дровяника, кто-то застрял в овраге, другие не успели доказать, кто из них прав. Не успели доиграть в «чику» или «орлянку», а за это наказывали. Эти бизнес-игры практиковались, но учителями пресекались, как и игра «об стенку» или, особенно, в «очко».

Интересно было, когда на физкультуре с нами играл в футбол преподаватель Савосин Н.С. Он любил играть и в волейбол на переменах. Тогда можно было и задержаться. Катались с Барского поля на лыжах, ходили в лес на уроки ботаники, зоологии с Рачковой Н.П. Ходить с ней было одно удовольствие. Рассказывала про природу от всего сердца – до наших сердец и доходило. Она все примечала, все разъясняла. Была молодой, но знала, как лесовик или кикимора. Учила прививать яблони почками, размножать смородину черенками, лечить ранения на яблонях, деревьях. Рассказывала о каждом червячке, комаре, жучке, птичке, ящерице. Какая от них польза или вред.

Из военкомата приезжал военный. Стреляли по мишеням из мелкашек в Школьном овраге – рассказывал про необходимость военного дела. Колхоз привлекал нас помочь в уборке картошки, свеклы, бушмы, турнепса. Собирали колоски. В поле разрешали печь картошку. За работу привозили хлеб, его мазали медом. Аппетит был волчий. Дергали горох, разрешали брать «шабашку».

Был читательский кружок, проводились пионерские сборы, ставили спектакли в клубе и в школе под Новый год.  Сами наряжали елку игрушками, сделанными из бумаги и газет, склеенных вареной картошкой. Умели делать маски. До сих пор вспоминаю, как они умели организовать нас и увлечь делом нужным и полезным.

Родители приходили  смотреть наши хороводы под школьной елкой. Плакали, видимо, вспоминая войну, слушая наши стихотворения и видя сценки на военные темы.

За елкой с папой ездили на Бараки. Он договаривался с лесником. Снег, дороги нет, через Лапки на санях. Мне было интересно привезти ее морозную в теплый класс. Ставили, наряжали – гомон, спор – каждый добивался своего. Из РОНО папа привозил пряники. Строго по счету на каждого ученика. Выдавал пряники дед Мороз, который выбирался из учителей. Раздавал прямо из мешка по 5 штук, как символ отличной оценки в дневнике. Лучше  подарка, чем в это послевоенное время, я потом не получал.

Когда школа стала семилеткой – на радость родителей, – стали к нам приходить ученики из Тарловки.  Классы пополнились и своими – кто после начальной школы не пошел учиться в другие школы по разным причинам. Они уже переросли, стали юношами по 15-16 лет. Их интересовали литературные романы, а не зоология с ботаникой. Стали шутить над молоденькими учительницами.  До сих пор перед глазами покрасневшее лицо одной из них, когда она, присев на стул, тут же вмиг вскочила. Ей на стул подложили что-то типа иголок. Она ни слова…  

Пускали самолетики, стреляли бумажными пульками из рогаток, накрутив на пальцы резинку.  Плохо себя вел Косенков А.И. Не любил учиться. Школа ему была в тягость. Весной, после окончания учебы, с криком «Ура!» он рвал тетради, и клочки от них разлетались по ветру…

Разошлись, каждый оставил свое имя, выжигая его через лупу на бревнах школы. В играх подражали героям книг, кино, героям СССР.  После школы вновь все заботы повисли на наших родителях. Так и умерли они с заботами и тревогами о нас.  Соловцов Иван Илларионович ушел на пенсию по инвалидности в 1955 году.   Умер папа 24 апреля 1959 года. Провожала его вся деревня – кто только мог. В школе отменили занятия. Провожали до Страшного моста за околицу. Школьники провожали в последний путь патриарха Советской школы в деревне Новосергиево.

С 1965 года деревня стала редеть стремительно – семилетку закрыли. Вновь наши деревенские стали провожать своих детей в Теньки. Летом на машине, телегах, да и пешком приходилось…»

И как мудро замечает Николай Иванович, пройдя непростой жизненный путь: «В слова «Учиться, учиться и учиться!» вложено не только умение научиться писать, считать и читать – в них вся жизнь от первых шагов до смертного одра. «Век живи – век учись»…