Богородское: исторические очерки (продолжение) Часть 6

«При крещении имена новорожденным детям священник давал только по святцам. Когда у моих прадеда и прабабушки в 1892 году родилась дочь, то при крещении священник по святцам нарек ее Евдокией. На робкое замечание родителей, что у них уже есть дочь Евдокия 1986 года рождения, батюшка резонно заметил, что святцы он изменить не может – пусть будут две Евдокии, к тому же одна из них может и умрет… Таким образом, у моей бабушки было две сестры и обе – Евдокии. В семье их называли Дунька большая и Дунька маленькая. Ни одна из них, к счастью, не умерла. Обе вышли замуж: одна за Нунукина из села Кирельское, а после его гибели за Галкина, вторая – за Матросова Степана из села Малое Мереткозино. Обе прожили более 85 лет.

Кроме сторожа и священника третьей властью был полицейский чин в звании урядника. Остатки дома последнего урядника сохранились и поныне – он находился через дом ниже теперешней гостиницы «Курай». За соблюдением законов этот представитель власти следил строго и жестко, пресекая любые нарушения. Известно, что в дни рождения царя и членов его семьи не рекомендовалось в лавках продавать спиртное: выпивохи своим непотребным видом не должны были осквернять Божьего помазанника и его семью.  

Однако, во все времена находились любители, для которых поклонение Бахусу было более желанным, чем почитание царя-батюшки. Как водится в таких случаях, находились и «горе-предприниматели», продававшие спиртное страждущим, не боясь греха и сурового запрета. Так вот, моя прабабушка в один из таких дней умудрилась продать, как сегодня говорят, «из-под полы» спиртное. Через день об этом прознал урядник. Без долгих разбирательств он отвез ее в Тетюши, быстро назначили наказание, и она ровно месяц парилась в местной кутузке. А между тем дома осталось семеро детей, да к тому же  прабабушка еще и страдала астмой… Отбыв наказание, домой она добиралась пешком.

На примере судьбы одного местного жителя можно проследить целую эпоху в жизни села – смена общественно-политического строя, жестокие эпизоды классовой борьбы, участие в ней жителей. Старший брат дяди – Смирнов Иван Ефремович – был призван на воинскую службу в начале русско-японской войны 1904-1905 годов. Служил во флоте, вступил в партию большевиков, участвовал в военных действиях. В 1905 году стал участником восстания моряков во Владивостоке. После подавления восстания по поддельным документам бежал в Астрахань, так как заочно был приговорен к смертной казни.  В Астрахани работал у местного рыбопромышленника. Работал практически бесплатно за то, что хозяин оберегал его от слишком пристального внимания местных полицейских чинов. Обо всем этом реалистично писали классик русской литературы Федор Гладков -  роман «Вольница» - и классик татарской литературы Шариф Камал – повесть «Чайки». Урядник и становой пристав постоянно являлись в дом родителей Ивана и интересовались у его жены (а на службу он ушел, будучи женатым) – нет ли писем от мужа, знает ли она, где находится Иван… Эти же вопросы задавались родителям. Получив отрицательный ответ, полицейские через некоторое время вновь заявлялись с теми же вопросами. А между тем, и жена, и родители были осведомлены о том, что Иван скрывается среди каспийских рыбаков.

Летом жена Александра во время церковной службы во всеуслышание заявила, что собирается в Седмиозерский монастырь на молебен. Этот монастырь и поныне находится в Высокогорском районе недалеко от Казани. Местные жители в июле, действительно, ходили в это монастырь на моление.  Побывав в монастыре, Александра, заранее договорившись с мужем, ехала либо до Саратова, либо до Царицына, куда и приезжал Иван. В этому времени у нее уже родилась дочь Мария, которую она оставляла под присмотром свекрови. Таким образом, Иван двенадцать лет скрывался от полиции среди ватаг астраханских рыбаков. И только после революции 1917 года он явился домой в Богородское. Однако, долго устанавливать Советскую власть в селе ему не пришлось. В августе 1918 года на Волге разгорелись ожесточенные бои. В  Самаре военнопленные чехословаки подняли мятеж и свергли Советскую власть (белочехи - военнопленные чехословацкого легиона, воевавшие в Первой мировой войне на стороне Германии (вернее – Австро-Венгрии, частью которой тогда были Чехия и Словакия), взятые в плен русскими войсками и после заключения Лениным Брестского мира отпущенные из политических и военных соображений на родину морем через Владивосток. – Ред.). Они создали Комуч (Комитет членов Всероссийского Учредительного собрания — первое антибольшевистское всероссийское правительство России. – Ред.) и двинулись на Казань.

К ним примкнули многие офицеры царской армии. Вместе с белочехами в село прибыл и местный уроженец -  царский офицер Г. Орлов. Известно, и это исторический факт, какую ненависть белогвардейцы испытывали к морякам, которые в основной своей массе поддерживали Советскую власть. По указанию Орлова в первую очередь были арестованы моряки Иван Смирнов, Капралов, Никишин и житель деревни Каратай Друзгин. Всех их бросили в трюм парохода, который водил на буксире по Волге и Каме зловещую «баржу смерти» с виселицей. В Государственном музее Татарстана в Казани имеется фотография этого парохода с баржой. Об этом пишет в своей повести «Бессмертие» писатель Михаил Бубеннов – автор известного романа «Белая береза». В предвоенные годы Михаил Семенович работал корреспондентом в газете  в Рыбной Слободе, а затем в республиканской газете «Красная Татария» в Казани. В предвоенные годы он был проездом  в Камском Устье (Богородском) и встречался со Смирновым Иваном Ефремовичем, записывал его воспоминания. На основе этих воспоминаний и появилась повесть «Бессмертие». Иван Смирнов в книге присутствует под именем Мишка Мамай. Вот так начинается вторая глава повести: «Август был на исходе. Баржа с виселицей остановилась неподалеку от устья Камы. Маленький буксир, задыхаясь, дал несколько хриплых гудков и ушел в Богородск за нефтью…» И далее: «Из Богородска на буксире привезли Мишку Мамая…» Как рассказывал Иван Ефремович,  кроме него самого, Капралова, и Друзгина в трюме парохода оказались  еще и крестьяне из Тетюшского уезда. Как только пароход зашел на Каму, белогвардейцы стали расстреливать арестованных. Иван предложил выпрыгивать с парохода через иллюминаторы. Однако никто не решался, так как пароход вел на буксире баржу и была большая вероятность попасть под баржу. К тому же многие не умели плавать. Протиснувшись в иллюминатор, Иван, набрав в легкие воздух, постарался нырнуть как можно глубже и одновременно отплыл как можно дальше от следовавшей за пароходом баржой. Ему удалось выбраться на левый берег в районе Карагана. Там, в низовьях Камы, на левом берегу во все времена косили сено, а затем его прессовали в тюки для царской конницы. Утром он обнаружил на прилеске бескозырку своего друга, позднее он передал ее жене Друзгина. Иван Ефремович  в Карагане прожил с рабочими несколько дней, пока Красная Армия не изгнала флотилию белых вверх по Каме.  

Этот замечательный человек, не раз смотревший смерти в глаза, спокойно доживал свой век со своей второй женой (первая супруга рано ушла из жизни). Его сыновья погибли на войне: Смирнов Василий Иванович скончался от ран 31 декабря 1941 года, а Смирнов Александр Иванович  - 15 мая 1942 года под Харьковом.

В детстве я мог часами слушать воспоминания Ивана Ефремовича. Захватывало дух от его рассказов о русско-японской войне, о Порт-Артуре, Владивостоке, Корее, о жизни в ватагах рыбаков на Каспии, о постоянной опасности быть арестованным и казненным… Он рассказывал, как ему единственному удалось вырваться с белогвардейского парохода и спастись от неминуемой смерти. До конца своих дней прожил Иван Ефремович на удивление скромно, – единственно, что бросалось в глаза при входе в его небольшой  дом  - был бюст Ленина.

Кстати, местный уроженец – белогвардейский офицер Орлов, отступая под натиском Красной Армии, остался жив и добрался до Маньчжурии. В предвоенные годы и даже в годы войны его родная сестра   каким-то невероятным путем получала от него редкие письма. А так как она проживала недалеко от дома моей бабушки и была неграмотной, то бабушка читала ей письма от брата и писала на них ответы. Однако, после сентября 1945 года письма больше не приходили. Возможно, он попал в руки СМЕРШ (сокращение от «Смерть шпионам!» — название ряда независимых друг от друга контрразведывательных организаций в Советском Союзе во время Второй мировой войны. – Ред.), либо умер… Вот так по разному сложились судьбы двух земляков, уроженцев одного села. Об одном написана книга, живут его потомки, а другой проклят вдовами тех, кого он отправил на казнь, да и сам остался лежать безвестно где-то на чужбине.

До революции у многих местных жителей была определенная производственная специализация, когда целыми семьями занимались определенным ремеслом. Так семья Захаровых занималась обжигом кирпича – их дом находился на верхней стороне улицы Армянка, посередине. При Советской власти этот пятистенный дом использовался как административное здание поселкового Совета, а позднее, как жилой дом. В старину Захаровы почти потеряли свою фамилию: в народе их называли Кирпичниковыми из-за  профессии.  Потомки этого рода жили по берегу Волги, а в 1956 году они переместились на так называемый Алтай. В связи с образованием Куйбышевского водохранилища все дома, которые находились близко к берегу и могли быть затопленными, в 1955-1956 годах переселялись. Для этого выделялись немалые по тем временам деньги, порядка 2 – 2, 5 тысячи рублей.  Из таких переселенцев образовался целый микрорайон, получивший в народе название «Алтай». В это время как раз шло активное освоение целинных и залежных земель в Казахстане, Алтае, Оренбургской области…»

Продолжение следует.