Богородское: исторические очерки (продолжение) Часть 22

И тем не менее, несмотря на политические репрессии ежегодный прирост населения в РСФСР в 1926–1939 годы превышал 1,2 миллиона человек, и это с учетом 1937-1938 годов. Как я уже отмечал, в те годы репрессиям по политическим мотивам подверглись как виновные, так и невиновные: все происходящее тогда необходимо оценивать, учитывая время, место и обстоятельства, при которых они происходили. Не забывая и о мировых событиях того времени: смертельном противостоянии единственной страны социализма всему остальному капиталистическому миру. А следователи, прокуроры и судьи действовали по тем законам, которые существовали в те времена…

Как писал нелюбимый мной ленинградский поэт Александр Кушнер: «Времена не выбирают, в них живут и умирают…» И когда иные политики с позиции сегодняшнего дня рассуждают о праве и морали, обращаясь к событиям тридцатых годов прошлого столетия, то они забывают простую истину: «Критерии морали и права вообще лишены смысла в применении к историческим процессам». О морали, праве и справедливости можно говорить, соотнося их к событиям сегодняшнего дня. Как сказал известный советский критик и публицист Вадим Кожинов: «Важна не позиция занятия по отношению к тем или иным трагическим узлам истории, а понимание исторического процесса в целом…»

Необходимо отметить, что во второй половине пятидесятых годов прошлого века начался процесс реабилитации лиц, подвергнувшихся репрессиям в тридцатые годы. После девяностых годов этот процесс ускорился. После 1994 года начались выплаты денежной компенсации за отобранное или конфискованное имущество. Позднее появилась возможность возврата сохранившегося имущества лицам, подвергнувшимся репрессиям, либо их детям, которые также находились в ссылке вместе с родителями. Все происходило в судебном порядке. При наличии решения суда с удовлетворением исковых требований близкие родственники репрессированных могли получить 100 минимальных размеров оплаты труда за утраченное имущество. Следует сказать, что еще раньше -  в конце восьмидесятых – также имелись обращения репрессированных о выплате им компенсации за утерянное имущество. Однако, тогда еще не было закона о выплате компенсации и все зависело от доброй воли председателей колхозов, в которые, как мы помним, в тридцатые годы передавалось имущество раскулаченных. Мне пришлось участвовать в работе комиссии по рассмотрению таких заявлений, которые поступали в исполком райсовета. Первым обратился бывший житель села Уразлино – он называл его Каратун – Сиразетдинов Бурханутдин, а затем уроженец села Красновидово Иван Шагов. Оба они находились в очень преклонном возрасте, проживали в Киргизии и просили о выплате компенсации за утраченное имущество. Пришлось опрашивать местных жителей и в Уразлино, и в Красновидово. Удалось убедить тогдашних председателей колхозов Мансура Шарафеева и Александра Камонина о выплатах компенсаций Сиразетдинову и Шагову. Что касается возврата сохранившегося имущества, то такие заявления также были. Первой обратилась жительница села Сюкеево Шишканова Матрена Феоктистовна (в девичестве Малова). По ее словам, родители построили новый кирпичный дом в 1929 году. Здраво рассудив, что его могут отобрать, родители предложили местной власти использовать его под школу. Однако, в 1931 году дом отобрали и осенью семью выслали в Челябинскую область. Учитывая, что ей в то время было три года, она по закону о крестьянском дворе (позднее был принят аналогичный закон о колхозном дворе) являлась последней собственницей этого имущества. Заявление Шишкановой было удовлетворено и здание ей было возвращено. С таким же заявлением обращалась жительница Камского Устья Сороковнина Мария Григорьевна. Ее отец был осужден в 1937 году к лишению свободы, и дом был конфискован. Согласно решению суда Сороковниной дом возвратили. 

Было еще одно обращение дочери осужденного о возврате дома. Однако, при изучении документов выяснилось, что ее отец был осужден за растрату государственного имущества. Кстати, это здание существует и сегодня, хотя находится в крайне ветхом состоянии. При этом надо отдать должное тогдашнему главе администрации Миндилю Шамсутдинову за его справедливое отношение к репрессированным и их детям. После возвращения дома Шишкановой большое село Сюкеево фактически осталось без клуба. Вернув дом Сороковниной, администрации пришлось покупать другое жилье семье, проживавшей ранее в этом доме. В данном случае руководство района четко встало на сторону закона. Не понаслышке, а от своих коллег, мне известно, что во многих районах эта ситуация разрешалась не так достойно…

Мне пришлось встречаться практически со всеми этими людьми, за исключением Сиразетдинова Бурханутдина и Ивана Шагова, которые обращались за возвратом утраченного в тридцатые годы имущества либо за выплатой денежной компенсации. При этом всегда поражало и удивляло то, что от этих людей, пострадавших от репрессий, мне не пришлось услышать ни осуждения, ни злобных речей. В их рассуждениях присутствовали мудрость, достоинство. Поэтому невозможно было не испытывать к ним глубокое уважение.  Очевидно, что кто пережил такие страшные лишения и муки, стали намного сильнее и выше духом, чем остальные…

Это удивительное качество человеческой души я отметил еще много лет тому назад, когда ездил в отпуск на свою родину. Мой прадед по отцовской линии был раскулачен в начале тридцатых годов. У него отобрали только что построенную мельницу и крупорушку, а самого вместе с сыном арестовали. Его жена – моя прабабушка – прихватив с собой два золотых червонца (1 червонец - 10 царских рублей) поехала в город вызволять мужа и сына. И надо сказать, что вскоре они втроем возвратились домой. Видимо, и в те времена некоторые работники НКВД также уважали золотишко. Правда, убедившись, что мельницу и крупорушку действительно уже не вернуть, прадед утопился в речке недалеко за огородом. Его крестьянская натура не смогла перенести такой, как он посчитал, несправедливости – как никак все было построено своими руками…

Через несколько лет сына – брата моей бабушки - арестовали повторно. Он уже из НКВД не вернулся. В большом доме осталась только моя прабабушка с сыном подростком, свекровь к тому времени уже умерла. Сын Виталий перед войной был призван в армию и направлен на учебу в Казанское танковое училище, а в 1943 году он погиб в жестоких боях на Курской дуге. Интересно, что, когда Виталий учился в Казани, мой отец после выписки из госпиталя в конце 1941 года находился в Камском Устье. И только после войны отец узнал, что его двоюродный брат учился совсем рядом от него. Так вот, когда я бывал на родине, то всегда ходил в это село, чтобы проведать эту удивительную женщину.  Как правило, она всегда была на огороде. После ухода сына в армию перед войной, она так и прожила до самой смерти в одиночестве в большом доме. Правда, во время войны пришлось уйти к родственникам, так как дом заняли итальянские солдаты…

Еще в шестидесятые годы не раз спрашивал отца, да и других родственников о причине столь поразительной доброты этой женщины, которая прошла через такие испытания. Все сходились в одном – это свойство ее характера.  И только после девяностых годов прошлого века при изучении материалов по репрессированным, встречаясь с ними, ко мне пришло понимание, что эти же испытания, выпавшие на долю каждого из них, сделали их нравственно выше по сравнению с нами. Удивительно, что даже те, кто родился в ссылке, не отличаются своими человеческими качествами от тех, кого отправляли в ссылку или в места лишения свободы в тридцатые годы…

Мне довелось слышать воспоминания жителя деревни Малое Мереткозино Хабила Хайруллина (история его жизни была описана в статье «Врагом народа был сам народ» в нашей газете от 3 ноября 2017 года №43. – Ред.). Он родился в печально известном Пит-городке на реке Пит – притоке Енисея, что в Красноярском крае. Несмотря на суровые условия, в которых ему пришлось вместе с родителями находиться до 1954 года, он вспоминает о той жизни, о людях той поры, что, казалось бы, невероятно – добрыми словами. Ни упрека, ни осуждения – такое достойное отношение дано не каждому…

А ведь сколько можно было бы извлечь из этой ситуации болезненной лжи, небылиц, обвинений, как, к сожалению, стало нынче модно и востребовано. Этим усердно занимается разного рода окололитературная братия, которая нигде не была, ничего не видела и ничего не испытывала. А те, кто пережил суровые годы, перенес неимоверные лишения оказались намного нравственнее и благороднее. Вот они и вправе говорить о том жестоком времени – они не солгут…

Продолжение следует