Вышла в свет книга Николая Соловцова "Новосергиево: живи и помни"
Книга издана благодаря гранту ПАО «Татнефть» в номинации «Сохранение исторического наследия».
Если мы сделаем запрос в поисковой системе Интернет-сети - «Деревня Новосергиево Камско-Устьинского района», то беспристрастный компьютер выдаст следующее: «Краткая информация о Новосергиево: хутор Новосергиево расположен в Камско-Устьинском районе Республики Татарстан. GPS координаты: N 55° 21' 0" E 48° 57' 0"…». И ничего более…
А пункт с такими координатами существует и сейчас, потому что несмотря ни на что живет в деревне Новосергиево житель – Соловцов Николай Иванович. Он пришел к нам в редакцию с увесистой папкой, в которой лежали исписанные листы. Пожилой человек с живым, лучистым взглядом оказался родом из этой, исчезнувшей с карты деревни. Николай Иванович решил восстановить деревню в памяти потомков и по крупицам, в течение многих лет, пишет историю своей малой родины по воспоминаниям своих односельчан, с которыми встречался на протяжении своей жизни, по своим детским и юношеским воспоминаниям, когда деревня жила, и жизнь в ней протекала по обычному распорядку.
Перелистываю написанные от руки страницы и передо мной проходит история нашего народа, прошедшего тяготы предвоенного, военного и послевоенного времени:
«Была госпоставка сельхозпродуктов (крестьянские налоги), а их собрать с колхозников тяжело. Отрывать от семей с кучей детей мясо, молоко, шерсть, масло, яйца, агитировать подписываться на облигации, сдавая и на них деньги, чтобы шли на строительство народного хозяйства страны. Все это было тяжело, народу не нравилось, а власть требовала выполнения плана строго - сдача в срок поставки. Город тоже хотел есть, одеваться, жить в квартирах. Облигации покупали, обещая вернуть деньги. Гасили частично в срок. Другие откладывались, но гасились тоже. На них нарисованы были гидроэлектростанции, заводы, корабли, самолеты. Начальству колхозов трудно было убеждать людей. В домах не было радио, телевидения, газет не читали, ибо и их приносили единицы в неделю в правление или клуб. А как убедить людей в правильности политики государства, которые сами еле-еле сводили концы с концами, жили под соломенными крышами, без электричества, ходили в лаптях, одевались во что попало. Кто мог убеждать, если само колхозное начальство было малограмотное… Виноваты во многом были сами руководители, не умея наладить и найти правильный подход к душам людей».
Колю в годы войны и послевоенное время преследовало постоянное чувство голода, как и остальных детей того времени – в семьях было по 6-8 детей, а основной урожай картофеля, зерна необходимо было сдавать государству.
Одно из воспоминаний связано с обыском, который милиция учинила в поисках спрятанного зерна: «Зашли к Стегуновой Ефимии. Младшие дети на печке. Понятому Старостину П.И. (а возможно, он еще был председателем колхоза, потом он отказался по своей душевной слабости) милиция сказала: «Проверь на печке!». Проверил: зерно сушится – на нем ребятишки. Постоял: «Нет зерна». Ушли. Рисковал здорово».
И поколение Николая Ивановича прекрасно помнит, как за любую провинность, а не только за то, что не доложил, не досмотрел, не так ответил, взял что-то для голодных детей – прямой путь был в Варваринскую колонию.
«Лагутина Анна Даниловна чуть не попала в колонию. Уполномоченный грубо разговаривал с бабами-колхозницами в войну на сходке, по-теперешнему, пятиминутке. Упрекнул их в неряшливости пуговиц на одежде – они вперемешку были: черные, белые, деревянные – типа палочек. Она ему, не вытерпев от обиды, ответила. Варваринская колония уже готова была принять ее. Но гибель мужа на войне, и то, что на фронт была взята дочь Мария, а четверо детей в доме – все это спасло ее от работы в колонии. А работа там была – свинарники, курятники, коровы, огороды, поле, где жали серпами, косили косами, столовая, валяли валенки, делали горшки, мочили мочалу, вязали метлы, заготавливали дрова в город, делали телеги, сани…»
Работали от зари до заката, не покладая рук – тяжелый, изнурительный труд. Но, несмотря на свое голодное, холодное детство, непростой жизненный путь Николай Иванович не теряет веру в людей и старается сохранить память о своих односельчанах, которых уже нет на этом свете, память о своей деревне.
«Гору зовут сейчас «Горелой». Вид с нее заставляет, когда грустно, подняться на нее. Видна вся местность вокруг деревни как на ладони. Где стояли дома с конца Рахманивки до Барабановой горы. Речка, огороды, мосты, амбары, школа, вырубки, чащоба, березки, барское поле, спуск, переход, Лукерья, Буртаская гора, Алаева гора, Гремячка, вырубка, Красновидовская, Пролеиха, Студеное, Балчиклы. Гляди, вспоминай жизнь тех, кто жил здесь, работал, умирал каждый со своими мыслями, уходили на войну – не все вернулись. Жили без электричества, с лампадками, керосиновыми лампами, фонарями «Летучая мышь» или самодельными. Таскали тележки с сеном, чунки с дровами по сугробам, не выпуская из рук серпы, косы, лопаты, ведра с водой из ключей, речки, лазя по сугробам зимой, неся милостыню старым, одиноким, беспомощным, на какой-то миг забываясь в компаниях на престольные праздники. Плакали при полученных похоронках, переживали за ушедших детей в новые места, думая и самим перебраться к ним. Перебирались с тревогой в душе. Сижу, а в ушах - скрип телег, мычат коровы, поют петухи, у которых хвост на земле, а голос в небе. Гомон детворы, взрослых, птиц на разные голоса. В памяти босоногое детство на речке, буграх, в лесах, мы, поедающие там, как саранча, съедобные травы, ягоды, плоды. Всегда хотелось есть. Этот аппетит напоминал о твоих обязанностях перед родителями. Не сделаешь, пробегав – лезь на печку, корми клопов. Можешь сопеть, ворочаться, слушая как стучат ложки у молчащих едоков за столом: когда я ем - я глух и нем. Уснешь в обиде. Проснешься в тишине. Слезешь, распаренный от сушившегося на печке зерна или желудей. В избе никого, кроме тебя и горшка на столе с кружкой молока, укрытого тряпкой от роя мух. Нет обид, упреков, забываешь про боль в спине, где кожу сожгло солнце, про цыпки на ногах.
Все это невольно заставляет тебя сходить туда, где лежат те, кто тебя родил, воспитывал, растил, защищал, готовил тебя к порядочной жизни на земле…».
Жизнь прожить – не поле перейти.
Как нам, живущим в 21 веке, не представляющим свою жизнь без света, газа, телевидения, мобильной связи, интернета и бытовых приборов, не хватает такого отношения к жизни. Уже наше поколение 55-летних не испытывало тех трудностей, через которые прошли одногодки Николая Ивановича - мы не знали ни голодных, ни холодных лет, ни страха быть лишенными свободы за взятую горсточку зерна или за неверно сказанное слово, что уж говорить о наших детях и внуках, которые живут совершенно другой жизнью… Мы используем Интернет для оплаты коммунальных расходов, расплачиваемся за продукты в супермаркете банковской картой, а общаемся друг с другом при помощи мобильной связи и в соцсетях. Казалось бы, жизнь стала иной, и только старые фотографии, да рассказы старшего поколения, детство которых пришлось на годы войны, а молодость – на послевоенное время, поддерживают неуловимую связь между нашим настоящим и прошлым… Из воспоминаний Николая Ивановича Соловцова:
«Празднуем Рождество Христово, славим Бога, ходя из дома в дом. Угощаем и нас угощают. Помню наши детские походы по избам. «Старушки, старички, открывайте сундучки! Мы пришли к вам не просто так, доставайте нам пятак». Это хорошо выговаривали, а молитвы путали – нам прощали, а давать давали: пятак, пышку, орехи, семечки – кто чем богат, и каждый из нас был рад…
Следом святки – колядуют, что было принято еще в языческие времена. Выворачивают шубы, надевают маски. Свистя, куражась, хватали любого встречного, валяли его и требовали выкупа. Ведет бедолага в свой дом, расставаясь с тем, что у него повкуснее и покрепче. Испуганная детвора с плачем забивается на полати, печки…
Почему-то вспоминается сенокос. Его ждали. Основные деньги давала скотина. Сена необходимо было много. Объявляли сенокос в дождливую погоду - когда в колхозе затишье. Выходили семьями, не считаясь со временем – ночь или день. Не было скидок ни малым, ни старым. Вот здесь действительно – кто успел, тот и съел. Почему-то у нас не делили паи вначале. Потом переняли, как в соседних деревнях. Видимо много было у нас угодий для укоса. Сравниваю это время с муравейником. Люди забывали про ночь. Деревня работала как кузница. Звон отбойных молотков по застывшим от безделья косам. Скрип телег. Сено везли на тележках, несли вязанками, воткнув в них серпы. Выкашивали, выжинали до травиночки. Мало травы – идут в лес готовить веники из лип, тальника. Дети несут обед старшим, которые косят. Старые хлопочут по хозяйству. Все в напряжении, глядя на других. Надо успеть, пока колхозное начальство не дало отбой на сенокос и не приказало выходить на колхозную работу. Папа поднимал нас в час или два ночи. Придешь в Шапкинские овраги – уже светло. Все надо было увозить быстро. Не успели увезти – иди караулить. Любителей на готовое много и среди своих, и из соседних деревень.
Смотришь и сравниваешь жизнь крестьянскую прошлую и настоящую. Косы, вязанки, тележки заменили трактора. Лапти сняли – одели галоши. В деревнях свет, газ, вода в доме. Во многом стало легче. Осталась лишь забота, как и в старину… Но никакая техника не уменьшает тех забот, что были и раньше. И с техникой, и без нее – все делается по времени и своим чередом. Все сводится к созданию семьи и заботе о ней. И из этого круга не выпрыгнешь. Об этом и напоминают нам журавли, кружа в небе…»
Эти воспоминания не отпускают нас, живущих сегодня совершенно другой, современной жизнью, потому что не бывает человека без прошлого. Николай Иванович пишет о деревенском укладе тех времен с такой любовью и искренностью, что невозможно оторваться…
Печка – каменное сердечко. «Есть ли в избе еще что-то дороже твоему сердцу, когда вспоминаешь о деревне. Ты вся в нас – ни минуты без тебя от рождения до смертного одра. Как дороги твои «слова»: «Ну что глядишь – аль охота, ложись на меня и лежи до пота». Ляжешь усталый, прозябший – свет не мил. Пропотеешь, прокалишь пятки – встаешь, как заново родился. Спасибо тебе, родная, за тепло, горячую пищу, за умиротворение в минуты тяжелых дум на душе, когда хоть волком вой. За кур, телят, козлят, которых спасала и давала тепло, давала возможность пережить зиму, встретить весну-красну с ее свежей травой, ласкающим солнцем. За сверчка под тобой с его колыбельной трескотней с твоим хозяином-печником и домовым. За сухие лапти, валенки, варежки, фуфайки. Ты разрешала и попариться в чреве твоем, чтобы выпрыгнув из тебя, плюхнуться в кадушку с водой, соблазняя чистотой тела клопов, пугая тараканов, плодя сыростью мокриц. Нигде нельзя так плодотворно фантазировать, мечтать, как на печке, когда там соберется вся семейная рать в сумерки после трудового дня. Все разомлеют, обмякнуть, раздобреют от твоего божественного тепла. Каждый старается зарыть ноги, руки поглубже в теплое зерно. Оно готовится на мельницу, чтобы превратится в муку для хлеба, «баклашек», пирогов. Это потом, а сейчас хрустит на чьих-то крепких зубах – «голод не тетка». Не терпится побыть в такой компании паукам-мудрецам – спускаются из щелей потолка на своих канатах, пугая младенцев и их мам, которые боятся их больше, чем младенцы. Завидуют им с полатей (лежанка, устроенная между стеной избы и русской печью, деревянные настилы, сооружаемые под потолком. - Авт.) те, кто не успел попасть на печь. «Кто раньше встал – тому и валенки». Но на полатях просторнее и есть возможность пошалить, не раздражая старших. А утром – там тихая гавань. Не лезет бабушка или мать открывать задвижку, затапливая печь. Не пыхтит квашня с тестом, которую надо подбивать мукой, не стягивают с тебя фуфайки, не лижет твои пятки теленок, вспомнив или увидев во сне вымя своей матери-коровы и перепутав со сна пятки с сосками. Лежи и любуйся как младенец в зыбке сосет соску, надетую на козий или бараний рожок. Как хочется, чтобы он дольше сосал свою порцию. При первом кряхтении, возне его начнется трудовой день за присмотром несмышленыша, за которого можно получить не один шлепок от тех, кто его и создал…»
О женской доле
Матери с удовольствием сами занялись бы своими маленькими детьми, но…
«Вставай в темень. Холод. Окна доверху во льду. В фуфайке, валенках с керосиновой лампой, лампадкой, фонарем «Летучая мышь» разжигай «каменное сердечко» лучиной. Ворочай чугуны ведерные, на коромысле неси воду из ключа, пои, корми скотину, дои корову. А печь стреляет углями… Надо вязать, прясть, штопать, стирать. Колхозная работа. Ни выходных, ни отпусков, ни больничных – дети просят свое… Летом, я все удивляюсь, как одинокие бабы, вдовы умели переносить то, что выпало на их долю. Огороды, дрова, сено на тележке, дети, вязанки на горбу. В руках коса, серп, вилы, топор – они не сходили с рук. Похудеют от забот, почернеют от солнца, недоедания. Зимой полоскают белье в пруду голыми руками в проруби. Придя домой с плачем отогревают руки у печки…»
Нам, современным женщинам, которые иногда переживают по поводу не подаренного на праздник букета цветов, сложно представить себе даже один такой «рабочий день». Не было возможности у наших бабушек и прабабушек жить лучше, но «у них была своя любовь ко всему на земле, вера и надежда в настоящее и будущее…». Благодаря их трудо - и жизнелюбию возможность «благоустроенной» жизни появилась у нас, но не всегда мы это ценим. К сожалению…
Родом мы из деревни…
«Вот моя деревня, вот мой дом родной…» - этим стихотворением из нашего детства начинает свои воспоминания Николай Иванович. И каждый из нас, наши дети могут продолжить эту строчку, не задумываясь. Потому что где-то глубоко и на всю жизнь сидит в нас любовь к месту, в котором мы родились и выросли.
«Своего ремесла кустарного по-крупному не было. Кто мог - делал для себя. Мужики летом работали на стороне. Бабы на огородах, в поле, с детьми. Сажали лен, обрабатывали, зимой из ниток ткали полотно, дерюги. Валять валенки, шить шубы приходили со стороны. До колхозов были мужики, что занимались своим хозяйством. Кто-то пас, кто-то был пчеловодом, Миронов - портной, Карсонов - столяр по рамам, Лагутин – лесник. Выше всех, ближе к купцам – Косенков. Имел маслобойню – гнал мятное масло. Деревенские выращивали мяту. Сдавали ему. Он платил за нее. Масло отправлял, как говорил, в Москву. Занимался скотоводством. Имел работника - пленного австрийца. Савосины занимались помолом на своих ветряных мельницах. Лен от весны до весны требовал приложения рук. Сей, поли, жни или дергай, мни, суши, чеши, пряди, тки холсты, стирай их, суши, стеля на буграх. Вновь весна – все по новой. Мята донимала поливкой, прополкой, а это самое время мошкары, комаров-кровопийцев, слепней. Мужики в городе. Семьи до 14 человек, с грудными детьми и стариками. Обедать, ужинать садились в два приседа, да во многих домах жили по две семьи. Спасали печка, да полати с полом, лавки вдоль стен.
Удивляюсь дисциплине, укладу жизни тех семейств. Никто не мог ослушаться, осквернить старших. А когда настало время, что комнат в квартире, доме больше, чем членов семейства, нет льна, мяты, а денег больше, чем комаров – в этих семьях пустота…»
Война в 1941 – 1945 годы забрала сыновей, мужей, братьев, а женщины, старики и подростки в эти же годы прошли свою войну в тылу, которая была не менее страшной и на которой тоже погибали, только не от пуль…
«Деревенька моя деревянная. Последние мы, кто помнит тебя военную 1941-1945, с крышами соломенными, в основном. В которых водились воробьи…
Мария Ивановна Савкина была послана в Шонгуты на рытье окопов (строительство Казанского обвода. - Авт.) в 1941-1942 г. Вернули из-за большого срока беременности… В основном, посылали девушек, но матери, жалея дочерей, оставляли их следить за хозяйством и работать в колхозе – сами шли на окопы.
Девушки, что посмелей – Мария Савосина и Марина Савосина решили сходить домой из Шонгут. «Самоволка» обошлась печально. Попали в ИТК – исправительно-трудовую колонию… Когда во время войны приходила разнарядка на вербовку жителей на разные хозяйственные работы – окопы, повал леса, дороги, теплицы в Сибири, родители отправляли детей к родным в другие деревни, прятали в банях на время мобилизации. Мобилизации были постоянно… Того требовала военная обстановка. Низкий им поклон за их труд…»
В 1942 году «рытье окопов прекратили. Напугали наши бабы немцев… В Шонгуты приехал высокий военачальник – возможно это связано с приездом Климента Ворошилова, который навел порядок с подготовкой новобранцев для войны в учебном пункте Суслонгер. Их там просто уничтожали голодом, физической работой и морально. После приезда Ворошилова все нормализовалось в пользу солдат и Отечества. В Шонгутах приехавший военачальник поблагодарил работавших на окопах и противотанковых рвах, сказав, что обвод не понадобится…»
После военных потрясений страна постепенно возвращалась к мирной жизни.
«Деревня от лампадок… от лучинок дожила до лампочки Ильича. От жилья с соломенными крышами - до светлиц в 2-х этажных домах. От транспорта на деревянном ходу до автомашин и тракторов, комбайнов, телевизоров, про которые старики говорили: «Худо вам будет от них». От неумения писать, считать – до инженеров, конструкторов, руководителей госпредприятий».
Но цивилизация имела и другую сторону – в поисках легкой жизни и лучшей доли люди перебирались в города, в более крупные поселения.
«… в деревне из, примерно, 200 домов остался дом моего предка Соловцова Герасима Евдокимовича 1793 года рождения, который был переведен сюда в возрасте 25 лет. Через 200 лет чуть не случилась трагедия для Новосергиево - … убрали с карты, как деревню. Уговорил военных топографов (отдаем им мы все честь) оставить, как Хутор Новосергиево (один дом)».
В 2010 году пожар уничтожил и этот один дом. «Сожгли деревню-хутор, сожгли и мою душу. От деревни осталась баня по-черному, избенка в саду. Кроме золы, пепла, треснутых от жары камней фундамента, свалившейся печи фотоаппаратом поймать было нечего. От такого удара трудно оправится – «Горе горюй, а дело делай». Хотя и говорят: «Один в поле не воин». Себя утешил – «и один воин, если по-русски скроен».
Благодарю Бога за детей. Поддержали. Началось, как и у предка Герасима Евдокимовича - все с нуля. Поставили новый дом, памятник, погибшим в войнах 1914-1922 г.г. и 1937-1945 г.г., часовню, кресты на могилах в Заказнике. Помогла агитация, которая заинтересовала и других построится в соседях к моим жизненным нарисовкам. Вписалась и местность. Приезжают с Дальнего Востока, Белоруссии, Ленинграда, Урала, Крыма, Кузбасса, Москвы, Татарстана с фамилиями сподвижников Соловцова Герасима Евдокимовича…"
С чего начинается Родина…
Все мы любим свою Родину - место, где родились, где жили наши родители… Но смогли бы мы на склоне лет остаться жить там, где от родной деревни остался один твой дом, а рядом и речка, и холмы, и овраги, знакомые с детства, но никакого намека на электричество, телевидение и интернет?
Редакционная машина после Красновидово сворачивает налево - никаких указателей: нет деревни Новосергиево на карте нашего района. Чтобы добраться до точки назначения звоним Николаю Ивановичу Соловцову, с которым договорились о встрече. Набирая на компьютере и редактируя написанный от руки, убористым почерком текст, каждый раз возникало желание увидеть эти заповедные места, где прошла жизнь его предков, заселенных в эти края еще в начале девятнадцатого века Гагариным – видным придворным деятелем, служившим при дворе императора. И вот мы, проехав по полевым дорогам, которые в период дождей становятся непроходимыми, добрались до этого уголка первозданной природы, где нас приветливо встретил хозяин хутора. Поразительно, но здесь каждое строение, возведенное руками Николая Ивановича и его родных, имеет свое функциональное значение, как и в обычном селе или городе, и пронизано глубоким уважением к памяти предыдущих поколений. Так, вначале, перед нами предстал местный «Храм всех религий», где нашлось место и исламу, и православию – поставлен в 2010 году «на благо мира, дружбы всех живущих на земле, тех, кто основал д. Новосергиево в 1814 году, жил здесь, работал на благо Отечества Российского, СССР, защищая в войнах, благоустраивая в делах…»
А трудности сопровождали живших здесь и работавших на благо Отечества поселенцев с самого рождения…
«На нашем поколении закончилось такое детство, в котором выросли наши предки будучи детьми. С цыпками на ногах, руках, с оскоминой на зубах от яблок-дикушек. С вечными спутниками на голове – вшами, с клопами в постелях, тараканами в чуланах, мокрицами в подполе. Клещи мстили за наше вторжение в их лесные владения. От них чесались. От комаров, мошек, слепней опухали ноги, руки. Вечные ушибы, занозы... Шелушилась кожа от перезагара и частого купания. Ничто не останавливало нас от беготни по теплой грязи после летнего ливня босыми и голыми. Падали в лужи, чтобы показать, кто больше вымазался. Зимой сложнее с одеждой и обувью. В доме холодно. Долго отогревались после катания с Царь-горы. Катались в овраг на чем попало. Все кончалось быстро. «Хватит, Ванюша, гулял ты немало – пора за работу, родной…» Родители напоминали: «Хлеб на столе – стол «престол», нет ни куска – стол «доска». Они знали, где кроется кусок хлеба на стол. Беззаботное детство ушло неожиданно, как лужа в землю. Кроме посильных работ во дворе, позвал, зазвенев, колокольчик в школу. И пошло, поехало…»
Глядя, как Николай Иванович босиком бодро вышагивает по сочной, не заезженной машинами траве, мы последовали его примеру и, сняв обувь, радовались этому, как дети...
Вот перед нами рукотворный обелиск, на котором выгравированы фамилии односельчан, не вернувшихся с войны и фронтовые фотографии, с которых на нас смотрят защитники и герои своего Отечества и, действительно, никто не забыт, а значит и жизнь их, отданная на полях войны, была не напрасной. Издалека видна надпись «Родина!» (именно с восклицательным знаком), длинный стол с бревенчатыми лавками – здесь можно рассадить гостей и поговорить по душам, тем более изречение «Хочешь жить для себя – живи для других» вместе с другими высказываниями о жизни Николай Иванович разместил на видном месте, чтобы всяк приходящий задумался. Сам уже, прожив 8 десятков лет, о своих предках и односельчанах вспоминает с теплом и уважением.
«Перед глазами старички - рядом с ними на завалинке такие же древние их избранницы, сосватанные по воле или поневоле, по принуждению. «Жену выбирай в огороде, а не в хороводе. Красота приглядится, а ум пригодится». Уважали и стеснялись их. Не столько за долголетие жизни – сколько за то, как они проживали жизнь. За труд, умение сохранить традиции, которые позволяли выживать людям в тяжелые времена. За защиту Отечества в боях. С волнением вспоминаю получение похоронок с войны на руки о гибели сыновей, мужей, братьев. Опорой вновь были старики – как морально, так и физически. Низкий им поклон и уюта на небесах».
Пригласив нас в дом, хозяин угостил травяным чаем, приготовленном на костре, и ягодной кашей из козьего молока – козы и куры весьма уютно себя чувствовали в этих благодатных местах и с любопытством рассматривали гостей, то есть нас. В уютном доме, заново отстроенном после пожара 2010 года, на стенах мирно соседствует портрет Владимира Ильича Ленина и фотографии родных и близких семейства Соловцовых. Николай Иванович чтит историческую память деревни и всеми силами поддерживает эту тонкую ниточку, связывающую прошлое и настоящее Новосергиево.
«Через Страшной мост шла дорога в Казань, Теньки. По ней и привезли слуги Гагарина наших предков осваивать и обрабатывать его земли (С.С. Гагарин – видный придворный деятель, служил при дворе императора, управлял царскими конюшнями, в начале 19 века получил земли и Теньковское имение от Нарышкиных. – Авт.).
«Буртаское поле» – по нему уходили на войну, на заработки в Казань после крепостного права (в лаптях, зипунах), на учебу, в ссылку. Теньки стало районным центром. Дорога не пустовала. Шли обозы из татарских деревень с грузом в Казань и обратно. Ехали в Бикеево на базар деловые люди в дорогих одеяниях и кибитках. Из Казани приезжали богатые клиенты - татары с украшенными шлеями на лошадях, сами в дорогой одежде. Со звоном бубенцов они проезжали через нашу деревню. Наши глазели на них… Никак не могу понять – по воспоминаниям жили там (в Бикеево) бедно, хотя базар – это бизнес: ешьте, пейте, а на базаре все дорогое. Объясняли так: жили дружно, но бедно, так как все приходилось покупать на базаре – дрова, сено. У самих не было ни леса, ни пастбищ. Скотины было мало – негде было пасти. Пасли по очереди – русские вдоль речки, татары на мочажине. Жили по разным улицам. Разъехалось Бикеево. Многие у нас осели. Им было дивно – лес рядом, дров много, большие пастбища. Грибы, ягоды, сено, дрова – все бесплатно»…
Кто с грузом проезжал по дороге – ночевали у местных в деревне. «До войны везли из Тетюш огромную рыбу белугу на санях с подсанками. Стоит и сейчас ее чучело в музее. По дороге шла вся культурная, деловая жизнь. Кино, артисты из Казани в страду, почта, которую в войну боялись из-за похоронок. Несла дорога радость, горе, веру, надежду, любовь. Она молчала, но не молчала душа идущих по ней в мороз, в непогоду, в лихие и добрые времена. Одних увозили в свадебном наряде, под звон бубенцов в надежде на светлое будущее, других везли в домовине со слезами, да с тревожными мыслями.
Наверху оврага, что шел от Страшного моста в сторону Теньков, по разговорам был постоялый двор. Вспоминают старушки, как они в 17-20 лет ездили на луга за сеном на быках зимой. Война. Полуголодные, одежда не для зимы, обледеневшие, уставшие, молящие и просящие быков, завязших в бездорожье, таких же уставших и измученных, чтобы они вставали и довезли груз и девчат до дома, где тускло светили лампадки или фонари. Темно, жутко им. Деревня переживает. Идут встречать старики: «Гибните, девки?», «Да, гибнем, дедушка!» - так говорили, когда встречали их с лопатой, чтоб откопать им дорогу у Страшного моста. Люди вытерпели. Уехали, ушли по этой дороге навсегда искать приюта в надежде на лучшее. Перепахали и дорогу… По ней ездили на Сабантуй с красными флагами, песнями, гармоникой. Между молодыми возникали драки. До войны трое наших за драку с балчиклинскими ушли в казенный дом. Война их нашла и там – погибли ребята. Со слезами провожающих уходили по дороге на войну мужики, ребята, девчата. По ней приносили похоронки о их гибели. Отправляли на Урал и в другие места - кого по воле, кого поневоле. Вели угрюмых дезертиров из их землянок в Студеном лесу… Увозили молча осужденных за убийство своих кровных – брата, сына. Не нам осуждать тех, кто участник этих трагических дел. Не дай Бог побывать в их шкуре в то время. «Не суди и не судим будешь».
Нет той дороги – другими путями добираемся мы до Казани, да и деревни Новосергиево больше нет на карте, но есть хутор, расположенный на этом живописном месте и, конечно, воспоминания, которые ложатся ровными строчками на белый лист…
«Живу в деревне один, особо осенью. Как бы пока еще тепло, еще не отговорила роща золотая. Порхают собравшиеся в стайки, чтобы улететь, милые птахи. Каркают вороны на древних ветлах у своего гнезда, спускаются в огород и начинаются у них семейные разборки. Дети воронята могут гонять своих престарелых прочь от гнезда, посчитав, что они отжили свой ум и пора их костям на место, или драка за мыша с истошным криком. Вдруг в небе курлыканье. Невольно встрепенешься, как от звука гимна СССР. Жадно вглядываешься в небо, ища виновников. А журавли не летят целенаправленно, они кружат прямо над деревней плавно, величаво, по деловому курлыкая, разговаривают. Почему курлыкают так громко, почему кружат прямо надо мной. Меня ли упрекают, видя одного, или жалеют: «Как ты остался здесь один, где другие, почему так получилось?». А может хотят меня подбодрить: «Не грусти – все это временно. Мы тоже улетаем с тревожным говором. Жди нас уже с радостным курлыканьем. Не грусти – сойдут снега, пройдут дожди, и мы вернемся. Только жди…». Добрые птицы, не вернешь прожитые годы – ни свои, ни чужие. Спасибо им за внимание ко мне. Ни гусиный гогот, ни свист крыльев пролетающих с шумом уток так не западают в душу, как вид и звуки журавлей. Бросаешь все и лезешь на Барабанову гору, падаешь в жухлую траву. Хоть сам улетай, как лягушка-путешественница с гусями…»
Мы тоже забрались на Барабанову гору – на ней стоит крест: символ святости, чистоты. И силу он имеет немалую: охраняет места, очищает их от скверны. С горы открывается вид на когда-то большую деревню Новосергиево, а сейчас она живет благодаря человеку, который по-настоящему любит всем сердцем свою землю и умеет ждать…
Русский философ Василий Розанов писал, что «любой из нас способен и даже обязан написать книгу собственной жизни, ибо жизнь каждого человека есть единственная в своем роде сказка». Для Николая Ивановича эта книга – книга и о его собственной жизни. И вот со старых фотографий на нас смотрит ушедшая эпоха – молодые лица с наивным взором и старики, которым жизнь придала мудрости, они радовались и горевали, работали не покладая рук, потому что иначе было не выжить и, так же, как и мы, они проводили свои дни в заботах о своих родных и близких…
Редактор газеты «Волжские зори» Наиля Молчанская
Если крикнет рать святая:
«Кинь ты Русь, живи в раю!»
Я скажу: «Не надо рая,
Дайте родину мою»…
Выткался на озере алый цвет зари.
На бору со стонами плачут глухари.
Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.
Только мне не плачется - на душе светло…
Сергей Есенин
Жители деревни Ново-Сергиево, воспоминания которых были записаны Николаем Ивановичем Соловцовым и легли в основу книги:
Федоров Михаил Емельянович (1920 г.р.), Стегунова Ефимия Романовна (1906 г.р.), Старостина Евдокия Петровна (1928 г.р.), Соловцова Мария Петровна (1928 г.р.), Соловцова Татьяна Федоровна (1906 г.р.), Соловцов Иван Илларионович (1904 г.р.), Тузова Мария Ивановна (1928 г.р.), Савосина Нина Павловна (1941 г.р.), Богатов Алексей Григорьевич (1955 г.р.), Соловцов Александр Петрович (1955 г.р.), Богатов Алексей Борисович (1963 г.р.), Лагутина Александра Федоровна (1932 г.р.), Савосин Петр Сергеевич (1947 г.р.), Савосина Анастасия Никифоровна (1914 г.р.), Савосин Геннадий Алексеевич (1949 г.р.), Савосина Наталья Васильевна (1955 г.р.), Шигенина Ольга Леонидовна (1950 г.р.), Савкина Раиса Федоровна (1935 г.р.), Савосина Раиса Константиновна (1935 г.р.), Косенкова Анна Ивановна (1950 г.р.), Калинчев Валентин Николаевич (1942 г.р.), Денисова Валентина Петровна (1942 г.р.), Ильина Валентина Сергеевна (1940 г.р.), Лагутина Мария Михайловна (1949 г.р.), Лагутин Анатолий Михайлович (1955 г.р.), Филинова Таисия Васильевна (1926 г.р.), Карсонов Николай Иванович (1939 г.р.), Косенков Геннадий Николаевич (1955 г.р.), Фетистов Юрий Иванович (1935 г.р.), Королев Николай (1935 г.р.), Стегунов Валентин Александрович (1942 г.р.).
Даты рождений и иных событий, указанные в книге, приблизительны.
Вот моя деревня:
Вот мой дом родной;
Вот качусь я в санках
По горе крутой;
Вот свернулись санки,
И я на бок - хлоп!
Кубарем качуся
Под гору, в сугроб.
Все лицо и руки
Залепил мне снег...
Мне в сугробе горе,
А ребятам смех!
Иван Суриков
Жила была мочала – сказанию начало
И приду домой я к бабушке моей,
Что лежит на печке по старости своей.
И начнет мне бабка сказки говорить -
Как Иван Царевич птицу Жар поймал
Как ему невесту серый волк достал…
От тепла, от печки, бабушкиной ласки
Засыпаю крепко - вижу сладкий сон,
Будто я Иван Царевич, а жар-птица – бабушка моя…
ДЕРЕВНЯ НОВОСЕРГИЕВО
Люди без памяти – конченые люди. Что здесь написано - это мизер по сравнению с той жизнью, судьбами членов семейств наших деревенских фамилий. Не помним древних предков, нет интереса к их потомкам, которые могли бы что-то добавить, прояснить свое родословие. С тем, с кем приходилось разговаривать, пытаясь поглубже узнать их жизнь, о которой они что-то помнили – редко кто говорил откровенно. Только из разговоров других приходилось узнавать о жизни той или иной фамилии – а это все слухи, домыслы, неоднократные пересказы, все искажалось порой: у одних мнение одно, у других – другое. Причина разных высказываний о своих деревенских определялась жизнью, а жизнь прожить, как говорили сами деревенские, не поле перейти. Тем более все мы разные… Разные души, разные характеры, неосмотрительность по отношению к людям, когда ты, кажется, на белом коне, не задумываешься использовать этот момент для оказания добра людям. «Сделаешь добро и на душе тепло». Забываем про добро, поступаем противоположно, начинаем вести себя как куры в курятнике – клюнь ближнего, обгадь нижнего. За что в старости бывает стыдно за прожитую жизнь. О человеке вспоминают больше не то, что он прожил 100 и более лет, а как он их прожил – отсюда и отношение к нему и поведение его потомков. Здесь описываю жизнь деревни всего-то за период 100 – 150 лет. Люди, что рассказывали, им было 80-95 лет самым старым, по 40-70 лет, которые помоложе. Это 1870 - 1900 г.г. рождения тех, от которых что-то слышали родившиеся в 1900 – 1930 г.г.
Что такое 100 лет, возможно, есть люди, которым уже около 100 лет, а пролетели они как миг. Но сколько было событий за эти 100 лет. 1-ая мировая империалистическая война, революция, гражданская война, новая экономическая политика, индустриализация, ликбезы, колхозы, Отечественная война, смена властей, смена идеологии: от Царя к коммунизму, от коммунизма к капитализму, травля людей на почве идеологии, религии. Развал СССР, межнациональные распри, полное бескультурье. Деньги убили в людях все святое, доброе, душевное. Как ветром сдуло честь, совесть, достоинство. Взаимоотношения стали на уровне первобытных людей каменного века. Редко кто в этих событиях сумел сохранить себя. Поэтому потомки были сдержанны в воспоминаниях о своих предках.
Вот и думаешь: кого судить, за что судить – попробуй разберись в этой карусели жизни. Кто прав, кто виноват, как каждый из нас поступит, попав в шкуру того или другого человека. Страсть к деньгам, страсть к власти, желание сохранить свою жизнь, жизнь своего семейства. Один тверд характером, хотя и может плохой умишко, да им и живет – чем и сохраняет свое достоинство во всех переходных моментах. Не становится игрушкой в когтях хищников, продавая душу дьяволу. Продав душу, человек становится живым трупом, дьявол через его же душу заставляет делать подлости, доводит человека без души до самоубийства, после чего его не хоронят рядом с родными на кладбище. Другие же, не сделав ничего великого, полезного, доброго для людей, государства, уподобив себя Александру Македонскому, все уничтожили, обесценили. Кто такие эти люди, как с ними быть, как к ним относиться?
Я бы не хотел, чтобы кто-то увидел таких среди наших деревенских. Хотя вся наша жизнь и стоит на 4-х столбах – теология, юриспруденция, философия, поэзия. Каждый из них несет такое, из-за чего краснеют уши и бросает в обморок и дрожь. Не надо забывать другое: есть 3 сестры от матери Софии – Вера, Надежда, Любовь. Нашим деревенским они были ближе, практичнее, понятнее, чем 4 столпа – они помогали не только жить, но и выживать в тех неурядицах, в которые бросала их судьба. Помнили предки: не повисишь на кресте – не пройдешь по воде.
Не каждый помнит об этом, поэтому и мнения о нас разные, воспоминания не такие, какие хотели бы. Жизнь сверхсложное слово – жизнь не обманешь, смерть не переживешь. Как человек родился – сразу должен думать о смерти достойной в данной ему жизни. Вот в судьбах наших деревенских есть всякое, и мы не будем судить, чтобы не быть судимыми. Они жили, благоустраивали свое Отечество в делах, защищали живущих в нем в боях. Им стоят памятники, скульптуры, о них написаны книги, стихи, песни, легенды, поставлены пьесы, кинокартины, написаны картины. Они отдали жизни ради нашего благополучия. Взвесим все и подумаем, каждый своим умом по мере своего воспитания и образования, т.е. мыслями полноценного человека, не забывая оценить себя кто ты есть, какими делами живешь, достоин ли ты охаять кого-то, достоин ли проявить милосердие, добро душевное.
Обиды, недоразумения, неточности – они могут быть. А деревни уже нет, нет домов, а самое главное, нет людей о ком здесь говорится. Если кто будет читать, читайте с Богом, проверяйте, докапывайтесь – меня, наверное, тоже уже не будет, поэтому подберите человека, которому вы верите, он исправит, добавит. База есть, фундамент заложен, каждый положенный кирпичик вновь дополнит что-то новое о той или иной семье – значит и о деревне. Не забудьте и о фотографиях. Более 200 домов, где дети, внуки, правнуки т.д. уже могут дать материал о своих судьбах, делах, свои воспоминания. На многие тома, где и будут исправлены неточности, что-то добавлено новое, не влезая в предыдущее.
Все знаем – в каждой избушке свои погремушки, а как ими играть решает каждый сам, порой не задумываясь к чему это приведет. Люди больше склонны к напраслине – об этом говорят охотнее. О доброте, душевности, милосердии как-то вскользь. В записях отнеситесь ко всему с понятием. Слова - кому нравится поп, кому попадья, кому их доченька – собирались жизнью, исходя из характера человека не только в еде, одежде, но и в делах, поведении, взаимоотношениях, политике, в военном деле, в той же поэзии. Хоронить деревню рано – жизнь там теплится. Есть два дома Соловцовых, потомков Соловцова Ивана (Шевина) рождения 1725 г., который и дал жизнь уже нашим новосергиевским Соловцовым. Присланный из-под Тулы со своими родителями благоустраивать семейство Гагариных. Они уже смело чувствовали себя, обосновавшись близ Теньков в Зональном.
Мечтает обустроить себе новое жилье и Богатов А.Г. Обосновался капитально Ильхам Асхатович Кашапов из Балчиклов. Есть обелиск с фамилиями павших в войне 1941-1945 г.г., 1914-1922 г.г. наших деревенских мужчин и девушки, есть часовня, кладбище, где схоронены наши 3 и один Красновидовский. Приедете, с гордостью прочитаете имена героев из своей родословной фамилии, возложите цветы, помяните у костра, помолитесь у часовни – это и будет память для вас. И вы уже не будете без памяти, не будете живыми трупами, тем более и погибшие обращаются к вам: «Дети, внуки, вы наши плоды пожинаете, нам же в земле истлевать суждено. Что ж так редко вы нас посещаете или забыли давно…»
Дорогие мои погибшие, горько, обидно до слез, что время уничтожило память о многих из Вас, сделанное Вами великое, а потомки помогают обесценивать это великое. Когда у костра осмыслите это великое, вы почувствуете – костер горит, народ гуляет – значит, Родина жива. А когда осмыслите, вы смягчите свою суровость по отношению к тем, о ком вспоминают не теми словами, делами, что хотели бы слышать их потомки. Каждый из нас, покопавшись в своей жизни, не ошибется в словах – бес попутал, а кого и как он путает, причин море и каждого по-своему.
Стройки пришли в деревни при организации колхоза – мосты, школа новая, фермы, амбары, колодцы, ключи – 1930 год.
Материал, в основном, шел из строений тех, кто уезжал, продавая хозяйство колхозу. Частные лица не особо покупали, а уезжали многие. Они наотрез отказывались вступать в колхоз. Строений: амбаров, бань, мельниц, других помещений было много. Дома продавали целиком с дворами и по отдельности. Уезжали Савосины (Грачевы), Крючковы Семен, Кузьма, Попков, Лагутины, Карсоновы, Чертенковы, Калинчевы, Савкины.
Помогало и государство стройматериалом – пилили лес. Строили, в основном, свои - Соловцов П.И., Филинов В. (Кулик), Петрикеев С. (Мороз), Бриткин Андрей А. (Календарь), Карсонов Яков А., Афонин Михаил (Мулла), Лагутин Иван Л. (Пердак), Мироновы Иваны (Коровушка, Портной).
Соловцов П.И. был в Казани маляром. Вернулся – был бригадиром по стройкам. Заведовал столярной мастерской, что была на школьной горе, где была у речки старая кузница. Там же и заложили школу в 1916 году. После революции все растащили. Заложили ближе к Сулоихе. Там и открыли в 1928 году. Хорошая была, светлая, большой коридор, на фундаменте. Классы просторные, светлые, но зимой в морозы в них было холодно – сидели одевшись. Начали строить в 1924 году. Соловцов П.И. лес, который заготовил себе на стройку дома, отдал на школу. Видимо попросили. Он заболел – кашлял, пил мать-и- мачеху. Умер в 1935 году.
Построили 4 моста – Страшной, Соловцов, Школьный, Карсонов. Савосин когда был построен – никто не помнит. Мост был мощный, из дуба в клетку. В 1978 году его растащили пастухи под видом поджога. Новые мосты очень опрятные с построганными перилами, упорами, стойками. Но когда пошла техника: комбайны, трактора с сеялками, перила стали мешать, мосты были узкими. Перила сломали. Поставили амбары на школьной горе под зерно, овощехранилище, амбары под продукты за домом Калиничева Г.В., ближе к речке, где в войну был временно магазин. Сделали мостовую к школьному мосту из камней, желоб от ключа на Каменной горе через овраг на Силище. За нашим старым садом был овощной огород колхоза. Омшанник для пасеки в Сулоихе. Амбары для инвентаря, домик для пчеловода, коровник – за домом Карсонова (Барабанова), там и правление колхоза в доме Крючкова, свинарник на Школьной горе, овчарня у школьного моста, птичник за школьным оврагом, новый коровник там же, а старый переделали в конюшню.
Свинарник затем перенесли ближе к Силищам. Поставила гумна – около Коровьего оврага, на Юревичем поле за Красновидовской вырубкой, у Вязка за Лубяным, у Свиного овражка, на Школьной горе за Мирскими кустами. Пожарку, где дорога из Красновидово входит в деревню – граница Синявки и Акуловки. Пожарка отходила к Акуловке. Были построены машинный двор из железобетонных конструкций, заправка, кузница была поставлена до войны – напротив дома Карсонова И.И., там же и сарай для зерна на месте, где были амбары Соловцовых. После объединения колхозов в 1953 году постепенно все пошло на слом. Ломать - не строить. Душа не болит. У тех, кто строил душа болит, а у врагов стройки она пела и поет. Был проведен водопровод – начали его делать с ключа на Каменной горе в 1958 году на фермы и поставили колонку перед домом Зайцева Кузьмы. Первый камень-кирпич был положен для колодца Лагутиным Николаем Васильевичем (Каляном) – он кузнец со своим молотобойцем по кузнице Соловцовым Николаем Ивановичем (Каляном младшим). Свет провели в 1961 году – на 7 ноября тогда включили в клубе. Насчет газа еще контракт не подписан был, так как газ есть – людей нет. Где вы потомки, волей и неволей покинувшие свои гнезда? Живите в доме и дом не рухнет.
Организовали деревню примерно в 1834 году.
В деревне обсуждались 3 версии:
1. Князь Гагарин обменял для себя на собак (землю);
2. Земли купил Гагарин – его поместье и сейчас в Зональном, близ Теньков;
3. Обменяли и продали граждан России, как староверов, которые поверили пропаганде Наполеона: «Если вы поможете мне взять Москву, я верну вам ваше вероучение».
Поверили. Встречали его в Москве хлебом и солью. «Измена нам приятна, но изменник мне противен», - его же слова.
Наградили хлебосолов за помощь той местностью, где образовалось Новосергиево, но не Наполеон, а Александр I.
Все из-под Тулы с разных деревень: Рахманивка, Акулово, Синяевка (видимо, Спасское), Часты, Ежовка.
Те, которых Иван Васильевич Рюрик поселил примерно в 1560 году в Теньках, Буртасах, Красновидово, Майдане называли нас переведенцами, туляками – Длинной деревней.
Поселили почти одновременно с д. Варварино, с жителями которой были в кровной связи. Отсюда и то, что вся хозяйственная, нравственная, культурная жизнь была едина.
Престольные праздники разные.
Сергов день – 8 октября (наш).
Покров – 14 октября (в Варварино).
Похоже и награда одна на двоих.
Кроме указанных деревень были и другие: Телькино (Азимово-Курлебаш, Азимово), Юлдуз, Балчиклы, Шапкино, Янасалы, Татарские Буртасы, Богородское (Камское Устье), Антоновка, Бикеево.
После революции появились – Тукай, Осиново, Маяк, Миргасы, Сак-су. Они все дышат на ладан – поможет ли он им.
Теперь другая история, не без вопросов тоже.
С Романовым Петром А. (Петром I). Плыл его дядя по матери Софье - Нарышкин Кирилл (был поход Петра I в Персию). Софья – вторая жена отца Петра I, Алексея Михайловича – сестра Нарышкина.
Во время похода глаз Кирилла пал на местность возле Теньков. Племянник подарил ее дяде примерно в 1813 году. Гагарин Сергей купил эту землю у Нарышкина. Началось заселение людьми Гагарина из его поселений. Спасское, Рождественское, Акулово. Покупка или обмен на собак у других помещиков из селений Рахманивка, Частов, Ежовки, Синяевки.
Образовались Новосергиево, Варварино, Рождественское около Буртас. На горе, где стоит церковь. В будущем стали называться просто Русскими Буртасами. Верхние Буртасы - где церковь, Нижние Буртасы – под горой.
Переведены примерно в 1818 году из Спасское:
Макей Петров Терентьев 36 лет
Григорий Григорьев 40 лет
Петр Ильин Колдаев 40 лет
Его жена Алена Леонтия 40 лет
Их сыновья - Федор 18 лет
Сергей 12 лет
Илья 6 лет
Герасим Евдокимов Соловцов 25 лет
Иван Антипов Савкин 49 лет
Ефим Борисов Петрикеев 64 года
Ефим Филинов 35 лет
Лаврентий Никитин Косенков 48 лет
Иван Григорьев Анисимов 51 (холостой)
Иван Иванов Лысов 41 год
Семен Федоров Зайцев 34 года
Степан Федоров Калинчев 41 год
Андрей Сидоров
Его дети: Иван 30 лет
Алексей 25 лет
Иван 10 лет
Расхождение: Гагарин Сергей Михайлович в 1813 году купил вотчинскую контору у Нарышкина Кирилла (в миру Кравчий), а может должность Кравчий. Якобы, Варварино и Новосергиево уже были.
В оброчных ведомостях 1824 г. имеются в Рождественском (Верхние Буртасы) Осип и Иван Шебунины.
Все это материалы Национального архива Республики Татарстан Фонд 576, опись 1, дело 2.
Из Спасское: Иван Николаев Родоманов 26 лет
Иван Тимофеев Гольцов 41 год
Ефим Федоров Замараев 47 (вдовец)
Из Рождественского: Никита Власов 32 года
Николай Власов 18 лет
Прохор Петров Бриткин 38 лет
Осип и Иван Шебунины
Из Акулово: Леон Антонова Скворцов 37 лет
Игнат Антонова Скворцов 35 лет
Егор Кузьмы Каптельников 43 года
Петр Ефимов Евлахин 48 лет
Мирон Борисов Савосин 44 года
Его жена Феодосия Васильева 31 год
Федор Иванов Афонин 39 лет
Тимофей Никитов Зайцев 46 лет
Василий Ефремов Крючков
Поместье Гагарина – Тульская губерния, Чернинский уезд.
Первопереведенцы выбрали место вдоль речки Красная Глинка - так они ее назвали. По берегам в лесу обилие ключей. На взгорьях луга, пастбища. Обилие даров природы, годных для пищи. Лес – для строек. Сейчас дошли до нас как Красновидовская, Варваринская вырубки. Расчистили поле от леса для посева – дошло как Чащобы, Барское поле, 10 десятин, Биктаиркино поле, Алаева гора.
Время существования деревни очень переменчиво. Крепостное право, капитализм с отхожим промыслом 1861 – 1917, Советская власть 1917-1990. Вновь капитализм 1990. Все менее, чем за 200 лет. Война с французами 1812-1814, военные кампании в Болгарии с турками, Севастопольская – в Крыму с англичанами, французами, Кавказ, Япония 1905. Империалистическая и гражданская 1914-1922. Вновь Япония, Финляндия, Германия – 1937-1945. Создание и развал СССР 1924-1990 г.г. Новая идеология, экономика. Деревня от лампадок и света от лучинок дожила до лампочки Ильича. От жилья по курьему до светлиц в 2-х этажных домах. От транспорта на деревянном ходу до автомашин и тракторов, комбайнов, телевизоров, про которые старики говорили: «Худо вам будет от них». Другие: «Дьявол там».
Успели перейти от старообрядцев (братцы-старообрядцы, вера наша очень хороша) в веру поповского толка. От неумения писать, считать – до инженеров, конструкторов, руководителей госпредприятий. Кто был никем, стали всем. Цивилизация подминала старые уклады жизни, предатели уничтожили, что было создано нашими предками со времен Ивана Васильевича – создано физическим, ратным, умственным трудом.
Уменьшилась территория Российской империи, СССР, поредели заводы, НИИ, Дома культуры, колхозы, институты. Дикая жажда денег, зависть породили вражду между людьми, а спекуляция Богом – между народами.
В 1981 году в деревне из, примерно, 200 домов остался дом моего предка Соловцова Герасима Евдокимовича 1793 года рождения, который был переведен сюда в возрасте 25 лет. Через 200 лет чуть не случилась трагедия для д. Новосергиево. Ее убрали с карты, как деревню. Уговорил военных топографов (отдаем им мы все честь) оставить как Хутор Новосергиево (один дом).
То, что наши предки восстанавливали, благоустраивали трудом, защищали в боях, находили мужество, терпение сохранять родные гнезда в голод, войны, перемены власти – все это вместе с хутором стали испытывать на выживание.
Испытывали налетом диких кочевников, гремя и растаскивая. Все поправлялось, ремонтировалось. Обидно и стыдно за потомков тех Колдаевых, Косенковых, что были переведены сюда вместе с Герасимом Евдокимовичем.
Карманников Бог прибрал. В 2010 году «акулы» сожгли дом. Сожгли деревню-хутор, сожгли и мою душу. От деревни осталась баня по-черному, избенка в саду. Кроме золы, пепла, треснутых от жары камней фундамента, свалившейся печи фотоаппаратом поймать было нечего.
Так уроды – заказчики и исполнители – из своего Отечества сделали то, что не смогли сделать немцы, французы, японцы, революция, репрессии, коллективизация.
Похоже, прав губошлеп-демократ: русских могут уничтожить только русские.
От такого удара я уже не оправлюсь – Горе горюй, а дело делай. Хотя и говорят: «Один в поле не воин». Себя утешил – «И один воин, если по-русски скроен…»
Благодарю Бога за детей. Поддержали. Началось, как и у предка Герасима Евдокимовича, все с нуля. Поставили новый дом, памятник, погибшим в войнах 1914-1922г.г. и 1937-1945г.г. Часовню, кресты на могилах в Заказнике. Помогла агитация, которая заинтересовала Богатовых, Ильхама построится в соседях к моим жизненным нарисовкам. Вписалась и местность. Тех, которые посылали меня на три буквы со словами «дурак» и прочие – поубавилось. Приезжают с Дальнего Востока, Белоруссии, Ленинграда, Урала, Крыма, Кузбасса, Москвы, Татарстана с фамилиями сподвижников Соловцова Герасима Евдокимовича.
Отблагодарим всем миром деревенским за помощь в восстановлении деревни на карте современной Российской империи, как в интернете, так и на бумаге – Зуфара Галимулловича, Рифата Фоатовича, Павла Николаевича Лоханова и службы, подчиняющиеся им. Трудный был путь по времени – физически и морально. Молись и трудись.
Старообрядцы на Руси были запрещены. Церковь поставить не пришлось – хоронили в Теньках, Буртасах. Мертвых хоронили, живые плодились. Надо отпевать, крестить – так и перешли в поповский толк. Кто еще был предан старой вере до 1946 года молились у нас в Клети. Возглавляла Соловцова Агафья Петровна (в дев. Шигенина), организовывала крестные ходы к святым ключам на святые праздники, молились о дожде, прося его у Бога в засуху. Обходила с иконой вечером Синяевку – в основном, старухи. Старики почти все сбрили бороды. Петр 1 – враг №1 для староверов – давно ушел в мир иной, рубить бороды было некому. Сбрили сами. Помню их у троих – Карсонов И.И., Савосин Я.М., Лагутин Т.А. Они так и считали, что бороды их оберегают от нечистой силы. Почтенные были старички.
Правда, в миру толковали: борода защищает глаза – хочешь плюнуть в глаза, попадешь в бороду. Но это не в их адрес.
Отхожий промысел, служба в армии – не проходили без внимания.
Своего ремесла кустарного по-крупному не было. Все со стороны. Кто мог - делал для себя. Мужики летом на стороне. Бабы на огородах, в поле, с детьми. Сажали лен, обрабатывали, зимой из ниток ткали полотно, дерюги.
Валять валенки, шить шубы приходили со стороны. Что-то не помнят и своего кузнеца. До колхозов были мужики, что занимались своим хозяйством. Кто пас – Червяков С. (Сергунок), кто пчеловод - Савосины (Грачевы), Миронов И. как портной, Кареонов Я. как столяр по рамам, Лагутин И.Т. – лесник. Выше всех, ближе к купцам – Косенков Ф. Имел маслобойню – гнал мятное масло. Деревенские выращивали мяту. Сдавали ему. Он платил за нее. Масло отправлял, как говорил, в Москву. Занимался скотоводством. Имел работника - пленного австрийца. Савосины занимались помолом на своих ветряных мельницах.
Говорили и так: кто работать ленится – на богатой женится или наоборот. Тоже надо уметь взять судьбу за узду. Всю эту суету взяли под контроль колхозы. Как вспоминают старушки – чему особо были рады бабы, что их избавили от мяты, а главное, ото льна. Лен от весны до весны требовал приложения рук. Сей, поли, жни или дергай, мни, суши, чеши, пряди, тки холсты, стирай их, суши, стеля на буграх. Вновь весна – все по новой.
Мята донимала поливкой, прополкой, а это самое время мошкары, комаров кровопийцев, строки, слепней. Мужики в городе. Что ж, любишь кататься – люби и саночки возить. Кататься вряд ли приходилось семьями до 14 человек, с грудными детьми и стариками. Обедать, ужинать садились в два приседа, да во многих домах жили по 2 семьи. Спасали печка, да полати с полом, лавки вдоль стен.
Удивляюсь дисциплине, укладу жизни тех семейств. Никто не мог ослушаться, осквернить старших. А когда настало время, что комнат в квартире, доме больше, чем членов семейства, нет льна, мяты, а денег больше, чем комаров – в этих семьях пустота, зловейшая тишина. Каждый ожидает своего приговора, и от кого – да от члена своей семьи. «В семье не без урода».
Деревенька моя деревянная. Последние мы, кто помнит тебя военную 1941-1945, с крышами соломенными, в основном. В которых водились воробьи. Звали вас жидами. Вы, якобы, носили гвозди тем, кто прибивал Иисуса Христа на кресте. Вы были самыми гонимыми детворой, поощряемой стариками. С огольцами, пескарями в речке, с бочарой, сладкой и белой как сахар по берегам, с ягодами и говорушками на буграх. Пестряки на вязах, опята на пнях, орехи, пчелы в дуплах. Вы помогали нам расти и развиваться, снимать у родителей головную боль о том, чем нас накормить. Где вы – комары, мошка, слепни, строка, что были не в почете у людей и скотины.
Вряд ли остались девчата, которые помнят ужей, ящериц, когда, увидев как уж выползает из-под соседки, которая сидит на лавке они вскакивали как Черчиль с Рузвельтом перед Сталиным. Визжали от волнения, чему могла позавидовать самая матерая кикимора с Бобылки или Студеного, русалка из Березок или Страшного моста, водяной.
Кто побойчее вспоминал мать Японскую, забыв про заповеди Божии, укоры родителей, уроки учителей.
Где ваше кваканье, лягушки, пение соловья, уговоры коростеля, перепелок – «спать пора, спать пора…». Уханье филина, что по приказу лешего выгоняет из лесу людей. Они ему мешают гулять по лесу с русалками, кикиморами.
Не забыть и Каменную гору с ее водопадом, с его шумом, всех успокаивающих вокруг. Зимним инеем на деревьях от пара его воды. Красота, которую может изобразить только неземной художник. Скворцы, свистящие у скворечников. Березовый, кленовый сок, запах черемухи, прелых листьев в Гремячке, Сулоихе. Сморчки на Красновидовской вырубке.
Как без запаха конского навоза и грачей на нем. Кокание петуха бегущим к нему кур. Кто успел – тот и съел, висящего из его клюва червяка. Жертвует своей пищей, чтобы накормить кур, а они нанесут яичек, и хозяйка расплатится с госпоставкой через магазин, а в нем получит нужный товар. Товар делают на станках на заводах и фабриках. У станков люди, которые тоже хотят есть… «Да не оскудеет рука дающего, да не отсохнет рука берущего».
Грачи, что благоустраиваются в своей колонии на наших ветлах. С них видно, где хозяйка топит печь. Наносят к ней в овощной огород визит, переделывая все грядки на свой лад. Не спасают не хворост на грядках, ни чучела из шубняков и самих грачей, безжизненно висящих на шестах. Не любил такой пейзаж – загублена живая душа, висят как воины Спартака на крестах по римским дорогам. По вечерам неожиданный гвалт – узрил ястреба-тетеревятника часовой, но он без добычи на корм своих птенцов не улетит. У него птенцы сыты, а у грачей – сироты. Жизнь борьба.
Зимой вой волков, пугающий одиноких, сидящих в своих холодных, темных кельях при свете свечей, лучей, лампад. Кто прижался к подтопке, кто с котом на печке. «Ночь, мороз, вьюга – на печи лежат два друга: старый кот и старый дед. Оба дряхлые, еле ходят, еле слышат и один к другому льнут…»
В трубе вой, визг, уханье, турне симфонического концерта нечистой силы с декорацией из снежных хлопьев. То ли лешего хоронят, то ли ведьму замуж выдают.
После такого подарка от природы хозяева, выйдя через слуховое окно, помогают соседям, одиноким людям – освобождают из плена важные для жизни объекты. Советуясь друг с другом, как быть с теми, кто не вернулся вчера домой их поездок. Совет один – искать. Находили замерзших под Страшным мостом, задутых в поле, в соседних деревнях – обогретых и сытых.
Перед глазами старички, рядом с ними на завалинке такие же древние их избранницы, сосватанные по воле и по неволе – по принуждению. «Жену выбирай в огороде, а не в хороводе. Красота приглядится – ум пригодится». Уважали и стеснялись их. Не столько за долголетие жизни – сколько за то, как они проживали жизнь. За труд, умение сохранить традиции, которые позволяли выживать людям в тяжелые времена. За защиту Отечества в боях. С волнением вспоминаю получение похоронок с войны на руки о гибели сыновей, мужей, братьев. Опорой вновь были старики – как морально, так и физически. Низкий им поклон и уюта на небесах.
Глушил горе, тревожные мысли о настоящем и будущем, коллективный труд в колхозе. «Все кругом колхозное – все кругом мое». «Все мое» не получалось, а что не додавали – брали кто как мог и когда мог. Спасало от голода в войну, надеясь на «авось». «На «авосе» русский человек возрос». Бывало, когда «авось» не помогал – все кончалось драматично и трагически. «Жизнь копейка – судьба злодейка». Жизнь – театр с огромной сценой, а мы в нем артисты.
В коллективе пожилым можно было поделиться мыслями, успокоить душу, поддержать друг друга морально. Для молодых был азарт, возможность присмотреться друг к другу. В обед (если не было полевой кухни, о чем сожалели) и вечером после работы – кто-то нес вязанку с травой вместо ридикюльчика, задумавшись, другие – с набором инструментов для косметики колхозных полей: серпы, вилы, косы, грабли. Довольные прошедшим трудовым днем – впереди ночь в доме, вечер в клубе, прогулки в любимом переулке, губки приглянувшейся «голубки». Вокруг родная местность с буграми, речкой, лесом, победа в войне – все это брало верх над страшным прошлым. Вскинув инструмент на видавшие труд плечи, душа звала к песне. С ней и дорога короче. С ней и подходили к околице, входили в деревню, расходились по своим дворам.
Кто помоложе прыгал к ребятам на телегу. Эта «тачанка-ростовчанка, все четыре колеса» не входила, а влетала в деревню с беззаботным визгом девчат и смехом ребят. Старикам оставалось с грустью вспоминать о своей прошедшей в хороводах юности, радуясь за свое потомство.
Много разнообразия вносили шефы из Казани. Молодежь с фабрик, заводов. Спектакли, футбол. Игры в клубе «ремень», частушки – соревнования между нами и ими. Они тоже, в основном, из деревень, но которые ближе к цивилизации.
На нашем поколении закончилось такое детство, в котором выросли наши предки будучи детьми. С цыпками на ногах, руках, с оскоминой на зубах от яблок дикушек. С вечными спутниками на голове – вшами, с клопами в постелях, тараканами в чуланах, мокрицами в подполе. Клещи мстили за наше вторжение в их лесные владения. Лесники дарили лес бесплатно – никого за это не преследовали. От них чесались. От комаров, мошек, слепней опухали ноги, руки. Вечные ушибы, занозы, чири. Шелушилась кожа от перезагара и частого купания. Ничто не останавливало нас от беготни по теплой грязи после летнего ливня босыми и голыми. Падали в лужи, чтобы показать, кто больше вымазался.
Зимой сложнее с одеждой и обувью. В доме холодно. Долго отогревались после катания с Царь-горы. Катались в овраг на чем попало. Все кончалось быстро. «Хватит, Ванюша, гулял ты немало – пора за работу, родной…»
Родители напоминали: «Хлеб на столе – стол «престол», нет ни куска – стол «доска».
Стали искать кусок сообща – они знали по своему детству, где кроется кусок хлеба на стол. Беззаботное детство ушло неожиданно, как лужа в землю. Кроме посильных работ во дворе, позвал, зазвенев, колокольчик в школу. И пошло, поехало…
Прав Иисус Христос (или его ученики) – «Хочешь ходить по воде – повиси на кресте».
Не только ходить, но и помнить предков, которым ты обязан жизнью. Воспитать достойных потомков. «Бог подарил нам жизнь, наш подарок Богу – прожить жизнь по-божески». Наши покойные предки у ворот не стоят, но свое требуют. Благородно ставить им памятники, скульптуры, писать о них книги, сохраняя их вещи, предметы, традиции и обычаи. Старики предостерегали нас, напоминая: «Бог дал нам сродников, а друзей же мы выбираем сами. С кем поведешься – от того и наберешься…»
Переживаю за вас, наши деревенские. С кем повелись, чего набрались или нахватались к позору своих предков. Вспомните о них. Не продайте душу дьяволу. Человек без души труп – живой труп. Дьявол через нашу, продавшуюся ему душу, заставляет нас творить подлости друг другу. Сохранили же наши предки то, что было до Крещения примерно в 986 году. Старые, языческие их нравы и обычаи. Сохранено или передается то, что было после Крещения до 1550 г. Перешло что-то в новую веру. Все смешалось – язычество, старообрядцы, нововерцы. Спустили по Днепру позолоченного Перуна – дерево не тонет. Прибило где-то к берегу. Появились попы, но остались кудесники, волхвы, а с ними нечистая сила: колдуны, шишиги, ведьмы, лешие, русалки, водяные, домовые, банники, гумники, сарайники, многое другое, что одергивало и сдерживало люд мирской от недостойных дел.
Празднуем Рождество Христово, славим Бога, ходя из дома в дом. Угощаем и нас угощают. Помню наши детские походы по избам. «Старушки, старички, открывайте сундучки! Мы пришли к вам не так, доставайте нам пятак». Это хорошо выговаривали, а молитвы путали – нам прощали, а давать давали: пятак, пышку, орехи, семечки – кто чем богат, а мы каждый рад.
Следом святки – колядуют, что было принято еще в языческие времена. Выворачивают шубы, надевают маски. Свистя, куражась, хватали любого встречного, валяли его и требовали выкупа. Ведет бедолага в свой дом, расставаясь с тем, что у него повкуснее и покрепче. Испуганная детвора с плачем забивается на полати, печки.
По новой вере в избе иконы. На косяке дверей трава чертополох от нечистой силы – от язычников это дошло.
Празднуем Пасху. До нее масленицу с блинами, каруселями, прощенные дни. Блин у язычников олицетворяет солнце, а с ним и тепло. Пришла весна. Грач на ветле – тепло во дворе. Встречаем птиц – пекут «жаворонки», вешают их на деревья, кладут на крыши. Крестят кукушку. Дают нам яички, молоко, таганок с чугунком – идем в лес варить яичницу.
Украшают избу вербой в Вербное воскресение. Моют избу. Где язычество, где новая вера – не каждый разберется. Понимали попы, что нельзя одним махом отрубить нажитое за тысячи лет и укрепить веру в православие, во что-то новое для людей без старого. Без прошлого нет и будущего.
Троица, родительский день. Идем к могилам предков, делая то, что они от нас требуют. «Отец, Сын и Святой дух». Тут же идем в лес. Делаем жарник, прыгаем через него, плетем венки, гадая на них, развешивая их на ветвях, водя хороводы. Тают снегурочки, уходит Дед Мороз. Обычай из языческого времени – были свои святые места с идолами у ключей, где глухомань, ключи с водой лечебной, студеной – делали там копище. Приходили к этому Студенцу восхвалять и поклониться Перуну, минуя попов, но не отрекаясь от Крещения.
Наш ключ Студенец сохранился в Студеном на Пролеихе. Студенец не вспоминают, просто нет деревни старой. Остался в честь его лес Студеное.
Встречаем Новый год – тут же как язычники гадаем. Празднуем Троицу, но помним Ивана Купалу, когда только отчаянный идет в лес дремучий искать клад и как цветет папоротник. А их оберегает нечистая сила, ухая, скрипя, вздыхая, свистя и уводит человека в более дремучие места. Человеку остается менять местами обувь на ногах, чтобы не заблудиться там, куда его завел леший. Сжать пальцы в кулак с кукишем из большого пальца между ними – от нападения русалок и кикимор. Жив Перун и Иисус Христос с нами. Крестясь говорим: «Сгинь нечистая сила – изыди сатана!»
Бог увещевает нас к добру, смирению, но без ада, ангелов. Та же идеология у Перуна и его лесных помощников и домовых.
Призывают оба нас жить не как в курятнике (клюй ближнего, обгадь нижнего), а брать за пример жизнь пчел и муравьев. Только тогда мы избежим участи городов Содом и Гоморра. «Оставь надежду на «авось», всяк на земле живущий…»
Мы, лицемеры и охальники, хотим приблизиться к Богу. Древние через камни Вавилонской башни, современные – через ракеты. Не обманем его. Пока не прекратим спекулировать Богом – не очистим свои души от дьявольских помыслов. Это может сделать человек только сам лично. Бог может только нам подсказать. Он дает нам сродников, друзей мы выбираем сами, не залезая за ними в курятник, чтобы друзья не следовали примеру живущих в нем.
Печка – каменное сердечко. Есть ли в избе еще что-то дороже твоему сердцу, когда вспоминаешь о деревне. Ты вся в нас – ни минуты без тебя от рождения до смертного одра. Как дороги твои слова: «Ну что глядим – коль охота, ложись нам меня и лежи до пота». Ляжешь усталый, прозябший – свет не мил. Пропотеешь, прокалишь пятки – встаешь, как заново родился. Спасибо тебе, родная, за тепло, горячую пищу, за умиротворение в минуты тяжелых дум на душе, когда хоть волком вой. За кур, телят, козлят, которых спасала и давала тепло, давала возможность пережить зиму, встретить весну-красну с ее свежей травой, ласкающим солнцем. За сверчка под тобой с его колыбельной трескотней с твоим хозяином-печником и домовым. За сухие лапти, валенки, варежки, фуфайки. Ты разрешала и попариться в чреве твоем, чтобы выпрыгнув из тебя, плюхнуться в кадушку с водой, соблазняя чистотой тела клопов, пугая тараканов, плодя сыростью мокриц. Нигде нельзя так плодотворно фантазировать, мечтать, как на печке, когда там соберется вся семейная рать в сумерки после трудового дня. Все разомлеют, обмякнуть, раздобреют от твоего божественного тепла. Каждый старается зарыть ноги, руки поглубже в теплое зерно. Оно готовится на мельницу, чтобы превратится в муку для хлеба, «баклашек», пирогов. Это потом, а сейчас хрустит на чьих-то крепких зубах – «голод не тетка». Не терпится побыть в такой компании паукам-мудрецам – спускаются из щелей потолка на своих канатах, пугая младенцев и их мам, которые боятся их больше, чем младенцы. Завидуют им с полатей те, кто не успел попасть на печь. Но там просторнее и есть возможность пошалить, не раздражая старших. «Кто раньше встал – тому и валенки». Зато утром – там тихая гавань. Не лезет бабушка или мать открывать задвижку, затапливая печь. Не пыхтит квашня с тестом, которую надо подбивать мукой, не стягивают с тебя фуфайки, не лижет твои пятки теленок, вспомнив или увидев во сне вымя своей матери-коровы и перепутав со сна пятки с сосками. Лежи и любуйся как младенец в зыбке сосет соску, надетую на козий или бараний рожок. Как хочется, чтобы он дольше сосал свою порцию. При первом кряхтении, возне его начнется трудовой день за присмотром несмышленыша, за которого можно получить не один «шелбан» или шлепок от тех, кто его и создал. Бог видит с неба, кому и что треба…
Обидно, что мало приходится играть с подругами на улице – вот матери бы с радостью поиграли бы с дитем. «Рад бы в рай – да грехи не пускают». Вставай в темень. Холод. Окна доверху во льду. В фуфайке, валенках с керосиновой лампой, лампадкой, фонарем «Летучая мышь» разжигай «каменное сердечко» лучиной. Ворочай чугуны ведерные, на коромысле неси воды из ключа, пои, корми скотину, дои корову. А печь стреляет углями…
Надо вязать, прясть, штопать, стирать. Колхозная работа. Ни выходных, ни отпусков, ни больничных – дети просят свое.
Летом, я все удивляюсь, как одинокие бабы, вдовы умели переносить то, что выпало на их долю. Огороды, дрова, сено на тележке, дети, вязанки на горбу. В руках коса, серп, вилы, топор – не сходили с рук. Похудеют от забот, почернеют от солнца, недоедания. Зимой полоскают белье в пруду голыми руками в проруби. Придя домой с плачем отогревают руки у печки – «сошлись с пару»,- успокаивают себя.
Деревенской детворе приходилось по мере взросления менять игрушки на посильные дела по хозяйству, а это положительно влияло на будущую семейную жизнь… Жизнь учили не по учебнику. Понимали: праздность – причина самоубийств.
В деревне большинство родня и полуродня. Несли ответственность друг перед другом сообща. Знали время труду и потехи. Трудились и молились. Соблюдали обычаи и порядки деревенской общины, чтобы не выглядеть белой вороной среди живущих в деревне. Если игнорировали, то эмигрировали. Деревенское СМИ вынуждало к этому тех, кто потерял чувство хорошего поведения в общине. «В стеклянном доме молотками не кидаются».
«Жизнь не обманешь – смерть не переживешь». Продолжи свой род, умри спокойно и достойно. Жизнь борьба, а в ней мы не только артисты, но и солдаты. «Солдат учись свой труд носить, учись не спать в седле». Под конец каждый старается воспроизвести прожитое с детства беззаботного до старости тревожной. У каждого, как у Адама, была своя программа. «Кому почесть, слава – кому темная вода».
Поэтому надо готовить себя больше к неприятностям. Подготовился, значит вооружился: морально, физически, материально, нравственно. Трудно идти в гору, но будет трудней, когда упадешь духом и скатишься с горы. Не всегда получается обойти гору. Ворота для неприятностей широкие, время для радостей короткое. Это сразу заметно, когда ты играешь с собой и позволяешь, чтобы играли тобой другие в своих подлых целях.
Не позволял себе ни первого, ни второго, как бы трудно и опасно не было. Заслуга в этом – жизнь моей деревни, ее жителей. С ее укладом, обычаями, трудолюбием, милосердием, преданностью старине, верностью своему Отечеству. Не мог я смириться, чтобы ушла деревня в небытие… Не ушла. Спасибо, господи, что надоумил меня и помог отстоять ее существование. Не забывайте и вы, кому дороги наши предки. Не старайтесь надменно поставить себя выше их. Проанализируйте, что было достигнуто ими, какой наш вклад в разрушение сделанного ими. Если есть чем гордиться в достижениях, то пока благодаря их трудолюбию, культуре, нравственности, милосердию, образованию, патриотизму, верности старине. Они пример для нас. У них была своя любовь ко всему на земле, вера и надежда в настоящее и будущее. Не допускайте, чтобы их могилы были пустыми и холодными. Давайте не уничтожать, а преумножать сделанное ими.
Хорошо скакать по чужим горам, долам, нынче здесь – завтра там. А кто защитит, благоустроит родные просторы. Здесь стояли наши избы с печками, банями по-черному, которые нас парили и правили.
В таких делах слова: «С глаз долой – из сердца вон» - не приемлемы. Скорее подойдут слова: «Собаки с жиру бесятся».
Почти ничего не сказано о событиях в деревне во времена революции 1917 года. Отношение к ней невнятное. Видимо, для наших деревенских старый мир рушился, а новый строился без трагедий. Поэтому и не помнят. Вспоминают, когда в Шеланге высадились «белые» и шли в сторону Буинска. Им понадобились лошади. Староста был Калинчев. В нарсуде в Теньках работал Лагутин Иван. Они прикинулись «сиротами казанскими». Поладили с войском, помогли с подводами – вернулись с миром.
Кто-то из наших деревенских и Варваринский дезертировали. Наш пришел к себе домой. Их ищут. Наш увидел конвой на дороге из Варварино. Спрятался в Гремячке в овражке около Казанской тропы. Пронесло, кавалеристы уехали. Помнят стихи, вернее выдержку из стихов, что довел до людей солдат, вернувшийся домой после Гражданской. «Отняли власть мошенники, простые мужики. Отняли власть у Коленьки – иди хоть в пастухи…»
Историческая справка: со слов Фетистова Ю.И., который копался в Архиве Татарии. Первые восемь семей в Варварино переведены Гагариным. С ним рассчитались людьми те, кто проиграл ему в карты.
Первые 6 семей в Новосергиево Гагарин обменял на борзых щенят и поселил.
Порядок (ряд) Часты в Новосергиево заселили жители деревни Иваново-Частые ручьи. У нас убрали Иваново и ручьи. Стало просто Часты.
ПЕРЕМЕНЫ
Отмена крепостного права в 1861 году изменила уклад в жизни деревни. Добавилась земля, а главное, можно было идти на заработки. В период 1814-1861 жители деревни, которых звали Туляки-переведенцы вошли в контакт с теми жителями, которые были вольными – Теньки, Красновидово, Буртасы. Переняли от них, что было полезного и стали применять это для себя. Избрали путь отхожего промысла – он и привел к распаду деревни в 1980. Очень мало известно о периоде жизни в деревне до 1917 года. А были еще живы, кто помнил крепостное право. Не нашлось в деревне человека, кто бы поинтересовался у старых людей про тот период. Вспоминали только как водили медведя по деревне, да сохранили некоторые моменты язычества. Отхожий промысел в Казани, на Волге, служба в Армии раскрывали глаза на жизнь вокруг. Сначала увидели, а потом потянуло к цивилизации. Понадобилось образование. Дома пошли новые на трудовые деньги, заработанные на чужой стороне. Деревня обновлялась и расширялась. Уже не стало мест для застроек. Перешли на Большой Бугор.
Империалистическая война, революция смешала карты. Сначала робко, потом смелее народ потек. Были, кто не желал вступать в колхоз. Продавали хозяйство в колхоз, в частные руки и уезжали. Скворцовы, Лысовы, Поляковы, Крючковы, Замараевы, Савосины, Мироновы. Уезжали семьями. В войну некоторые на время вернулись.
После войны сели на пароходы и поплыла молодежь. Паспорта и справки не давали. Уезжали малолетними на учебу и там оседали. Новые дома строить перестали. У всех чемоданное настроение. Старые всех калибров дома освобождались. Их стали скупать и селиться в них. Наши уезжали – приезжали из других деревень, где было еще хуже или жили у нас их родные. Притягивали наши просторы пастбищ, лесов, вода в родниках, люди, что жили еще по-божески, тихо, мирно, проявляя милосердие друг к другу, перенятое от старых людей. Начался приток людей, и они не ошиблись.
Так появились новые фамилии – Богатовы, Новиковы, Жарков, Кисляков, Берников, Фомин, Вараксин, Пановы, Чибисовы, Хохловы, Ильины, Старостины, Журавлевы, Жомовы, Голиковы, Лукин, Зверев.
Все это было для деревни, как «мертвому припарка». Попыталась найти счастье и одна татарская семья. Итог у всех, как и у остальных наших деревенских. Остался только дом Соловцова Ивана Илларионовича. Он и стал причиной возрождения деревни, убранной с карт и поверхности земли.
Время и жизнь меняла деревню. Дома один за другим исчезали со своих мест. Пустоши, прогары, сиротливо стоящие березы, ветлы стали пугать оставшихся жителей. «Надежда умирает последней». Она умирала даже у самых преданных своей малой Родине жителей. Оставались лишь старики, которые в зрелые свои года жизни создавали, благоустраивали семейства, хозяйства. Куда срываться под старость, где все придется начинать по новой, с новыми людьми.
Не радовали гости своими рассказами. Пошли разногласия между оставшимися в виде упреков, скандалов. Когда нет уверенности в правильном разрешении той тяжелой обстановки, в которой они оказались. Чем меньше людей оставалось, тем более замкнутыми они становились. Скрывали свои планы, подыскивая места и пакуя вещи. «У каждого Адама – своя программа».
Даже выпивка не объединяла их. По привычке сходились у заброшенного магазина обсудить обстановку, что волновало каждого и искали совета друг у друга. Но все по характеру разные – «кому нравится поп, кому попадья». Все уже понимали – отъезд неотвратим. Срывались муж, жена. От разных взглядов насчет переезда, от нервозности. Забывали, что «с милым рай и в шалаше».
Так складывалась судьба людей, потомков насильно переселенных сюда, укрепившихся здесь, мечтавших о лучшем. Защищали Родину, благоустраивали ее после военной разрухи и других передряг. Одни уезжали с грязными словами о родных местах, другие со слезами, видя, как рушили чужие строения, созданные нашими деревенскими.
Рушили безжалостно: «Ломать - не строить». Душа не болит – приобретено за бесценок, многое вообще бесхозное. Все на моих глазах. Хладнокровно, хищнически. Душа не понимала радость этих хищников – душа требовала отстоять и сохранить память о деревне. Пока удается. Хотя угрозы их осуществлялись. Сожгли и мой дом. Поставили новый.
Сожгли мою душу – нашу деревню. Развалили СССР. «Бог долго ждет, да больно бьет». Нам – «молись и трудись», «на бога надейся, а сам не плошай».
Бог пока идет на встречу – ему и кланяюсь за это. Хочу и прошу его благословения на лучшее будущее во благо всех нас. Давайте жить и с Богом, и давать жить другим.
Дом был музеем для деревни. Он оставался последним, сохранившимся до 2010 года, домом. Каждый наш деревенский, посетивший родные края, находил в нем то, что его волновало при воспоминании о жизни своей, о жизни родителей.
От этого дома исходило милосердие, культура, нравственность, исполнение заповедей Божьих.
В нем до 1950 года исполнялись моления жителей деревни, которые хранили старообрядческую веру, пока не ушла в мир иной хранительница этой веры Соловцова Агафья П. «Братцы, старообрядцы – вера наша очень хороша».
В этом доме родился и жил первый советский учитель, проработавший в школе с 1922 по 1957 год. В нем совмещалась светская и духовная жизнь, не без риска для живущих в нем домочадцев. От крепостной деревни, построенной в 1814 году, дожила до крупного колхоза «Красная Глинка», организованного в 1930 году. До войны было 4 бригады: Ежовская, Частовская, Синяевская, Рахманивская. После войны 1941-1945 г.г. остались 2. В 1955 году наш колхоз объединили с колхозом им. Карла Маркса. Центр стал в Варварино. Это ускорило распад деревни. В 1960 году осталась одна бригада, в 1980 году – ни одной бригады, ни одного колхозника, кроме меня, прописанного в Казани и уже не колхозника.
Председатели колхоза по воспоминаниям колхозников (с противоречиями в последовательности их работы) – «Любо братцы, любо, нам в колхозе жить, с нашим председателем колхоза не приходится тужить…»:
До войны – Зиновьев Андрей Сергеевич, Сидоров Петр Николаевич, Лагутин Михаил Васильевич, Федоров Иван Леонтьевич. В войну – Косенков Константин Платонович, Старостин Петр Иванович, Стегунов Василий Алексеевич. После войны – Миронов Петр Иванович, Пыжьянов, Вавилов Алексей Тихонович, Петриков Петр Герасимович, Тузов Герман, Богатов Петр, балчиклинский Ильин Петр Иванович, Булат, Варис Сумгатович, Дамир Вахитович.
После моих хлопот, призывов к деревенским не забывать деревню, что-то проснулось в памяти у Богатовых. Построили 2 домика. Балчиклинский Ильхам Асхатович изъявил желание пополнить количество домов.
Мы с сыном, внуком, зятем поставили часовню. Я сделал памятник погибшим в войнах: 1914-го года, гражданской 1918-1922, 1941-1945 гг. с фамилиями. Поставили с Богатовым А.Б. кресты в Заказнике схороненным там.
Интерес к деревне возрос и у краеведов. Но им хотелось видеть старый дом с постройками и домашней и хозяйственной утварью. Огонь не пожалел их.
Были посажены сосны, ели, каштаны, липы. Сажали и краеведы. Привозил их Сережа Головин. Он и ввел нас в интернет, следуя примеру редактора районной газеты «Волжские зори» Светланы Загидуллиной. Низкий им поклон от наших жителей д. Новосергиево. Благодаря им она укрепилась, как на картах, так и в документах при содействии глав района Зуфара Галлимуловича Гарафиева и Павла Николаевича Лоханова.
Надежда на возрождение появилась. Как наши предки, правда, не по своей воле, возродили древнее поселение на Селище. Тогда тоже все заросло, размыто было природой и временем. Так и мы с тревогой в душе, в памяти видевшие воочию постройки, дороги, огороды живших здесь наших родителей, предприняли усилия, чтобы смести и развеять пыль забвения. Хочется принятия нашими потомками родной земли. Она должна приносить им, в первую очередь, благополучие и умиротворение. «Родная земля и в беде мила». Только потом кто-то со стороны с нежелательным принципом: «Кто первый успел – тот и съел». Если так получится, то это будет с грехом в душе и виной перед предками существовать где-то. «Человек без памяти – конченый человек».
Живу в деревне один, особо осенью. Как-бы пока еще тепло, еще не отговорила роща золотая. Порхают собравшиеся в стайки, чтобы улететь, милые птахи. Каркают вороны на древних ветлах у своего гнезда, спускаются в огород и начинаются у них семейные разборки. Дети воронята могут гонять своих престарелых прочь от гнезда, посчитав, что они отжили свой ум и пора их костям на место, или драка за мыша с истошным криком.
Вдруг в небе курлыканье. Невольно встрепенешься, как от звука гимна СССР. Жадно вглядываешься в небо, ища виновников. А журавли не летят целенаправленно, они кружат прямо над деревней плавно, величаво, по деловому курлыкая, разговаривают. Почему курлыкают так громко, почему кружат прямо надо мной. Меня ли упрекают, видя одного, или жалеют: «Как ты остался здесь один, где другие, почему так получилось?». А может хотят меня подбодрить: «Не грусти – все это временно. Мы тоже улетаем с тревожным говором. Жди нас уже с радостным курлыканьем. Не грусти – сойдут снега, пройдут дожди, и мы вернемся. Только жди…». Добрые птицы, не вернешь прожитые годы – ни свои, ни чужие. Спасибо им за внимание ко мне. Ни гусиный гогот, ни свист крыльев пролетающих с шумом уток так не западают в душу, как вид и звуки журавлей. Бросаешь все и лезешь на Барабанову гору, падаешь в жухлую траву. Хоть сам улетай, как лягушка-путешественница с гусями. Вновь начинаешь перебирать, что еще помнит твоя седая голова. А она напоминает: «Бог высоко, царь далеко». И ты не в раю, а на грешной земле, в реальной жизни. А жизнь борьба. Вершина борьбы – война. На войне каждый человек солдат. «Солдат учись носить свой труп, учись висеть в петле». Бороться приходится не только с врагами, но и порою с друзьями. «Господи, помоги избавиться от глупого друга, а от умного врага избавлюсь сам». Бороться приходится с холодом, голодом, техникой, глупостью, невежеством… С невоспитанностью тех, кто забыл про честь, совесть, достоинство ради своих хищных интересов. Они и продают душу дьяволу, становясь живыми трупами, не могут совладать с собой ради личной наживы, используя хамство, наглость, подлость, вероломство и даже спекулируя Богом.
Мысленно оглядываю несуществующую деревню от Рахманивки до Ежовки. Вся деревенская жизнь – колхозная работа. Дома, строения, люди, мир и покой которых пришлось оберегать и защищать служа на границе с Персией в Азербайджане на 17-ой погранзаставе. Как проходила служба 4 года на заставе знают те, кто уже в других странах, кого-то уже нет. Их преданность СССР, бесстрашие никогда не сотрутся в моей памяти. Семьи этих солдат могут ими гордиться, они этого заслуживают.
Почему-то вспоминается сенокос. Его ждали. Основные деньги давала скотина. Сена необходимо было много. Объявляли его в дождливую погоду - когда в колхозе затишье. Выходили на сенокос семьями, не считаясь со временем – ночь или день. Не было скидок ни малым, ни старым. Вот здесь действительно – кто успел, тот и съел. Почему-то у нас не делили паи вначале. Потом переняли, как в соседних деревнях. Видимо много было у нас угодий для укоса. Сравниваю это время с муравейником. Люди забывали про ночь. Деревня работала как кузница. Звон отбойных молотков по застывшим от безделья косам. Скрип телег. Сено везли на тележках, несли вязанками, воткнув в них серпы. Выкашивали, выжинали до травиночки. Мало травы – идут в лес готовить веники из лип, тальника. «Коси коса, пока роса». Дети несут обед старшим, которые косят. Старые хлопочут по хозяйству. Все в напряжении, глядя на других. Надо успеть, пока колхозное начальство не дало отбой на сенокос и не приказало выходить на колхозную работу. Папа поднимал нас в час или два ночи. Придешь в Шапкинские овраги – уже светло. Все надо было увозить быстро. Не успели увезти – иди караулить. Любителей на готовое много и среди своих и из соседних деревень.
Смотришь с горы и сравниваешь жизнь крестьянскую прошлую и настоящую. Косы, вязанки, тележки заменили трактора. Лапти сняли – одели галоши. В каких-то деревнях свет, газ, вода в доме. Во многом стало легче. Осталась лишь забота, как и в старину. А это тяготит людей больше, чем раньше. Дети на стороне – запутались в своих делах. Сбывать продукцию приходится за полцены – радости от труда нет. Отпадает и желание трудиться. Оказывается, чем меньше работаешь, тем больше не хочется трудиться. Вроде бы работает техника, инструмент – мужик смеется. Но никакая техника не уменьшает тех забот, что были и в старину. И с техникой, и без нее – все делается по времени и своим чередом. Все сводится к созданию семьи и заботе о ней. И из этого круга не выпрыгнешь. Об этом и напоминают нам журавли, кружа в небе по кругу,
Как бы не пугали правленцы – народ не успокоится, пока не будут набиты «сенницы». По ночам молодые партизанят, днем старики греют серпы в оврагах, в кустах, там где есть крапива, бурьян. Спина человеческая при необходимости охотно принимает вязанки с разнотравием.
Обменивали овец на паи в Буртасах, Красновидово. Договаривались с лесниками за отработку в лесу. Выручали и колхозные запасы. Начальство видело глазами, а не ртом. Для него было посытнее в амбарах, в бухгалтерии. Они видели и их видели, только большим количеством глаз. «На то и щука в озере, чтоб карась не спал».
Был такой случай и со мной. Мы с Зайцевым Н.И. привезли солому в коровник. Набили «головешки» саней «шабашкой». Проскочили мимо правления. Правление напротив дома, где жил Зайцев Ф.Д. Пока я открывал ворота – у правленцев сработал инстинкт власти. Быстро, до заезда во двор, явились перед моим челом. «Хорошая шабашка, вези назад!» Приказ командира не обсуждается, а выполняется.
Другой раз возили капусту в овощехранилище на Школьной горе. Взяли по вилку. Папа пришел: «Где взял?» Я: «В колхозе». Он: «Неси обратно».
Стыдно было перед колхозниками. «Не надейся Иван на чужой карман!»
Смотришь с горы, особо с Горелой – пейзаж: поля, бугры, кусточки, дороги, ямы от бывших домов, деревья перед ними. Этот пейзаж становится фотографией или книгой, по которым можно прочитать свою жизнь в деревне. Все разное по временам года и времени суток. Спасибо, Господи, что эти воспоминания не подлеца или конченного живого существа. Мне не надо стыдиться ни перед собой, ни перед деревенскими стариками или молодыми, инвалидами или полноценными.
Спускался в таких случаях с тревогой в душе. Только горячая печка – каменное сердечко, да сверчок под ней успокаивали меня. Тревога оправдалась…
Первым поставил дом Соловцов Иван (Шевин в миру) 1725 года рождения. Соловцов Герасим Евдокимович (1793 г.р.) перестроил и в 1844 застраховал его в Российской страховой компании. В 2010 году сожгли дом Соловцова Н.И. – кончилась старая деревня. Какова она будет новая – живите дольше, увидите.
Не хочется, чтобы забылись имена, написанные на обелиске, чтобы вспоминали тех, кого величали в деревне по имени-отчеству за их авторитет. Он не покупается, а приобретается годами внимания к людям, душевой добротой, милосердием, достойными поступками: Савосин Яков М., Карсонов Иван И., Карсонов Яков А., Косенков Фома, Калинчев Василий, Савосин Иван Е., Савкин Роман И., Стегунов Василий А., Соловцов Иван И., Соловцов Петр И., Соловцов Петр П., Соловцова Агафья П., Лагутина Милания, Червякова Дарья В., Зайцев Федор Д., Стегунов Александр Ф., Соловцов Илларион А.
ВОСПОМИНАНИЯ
Последняя свадьба в деревне в 1975 году. Обручались Савосин Петр Сергеевич и Миронова Татьяна Александровна. Последние похороны были в 1970 году – хоронили Савосина Сергея Ивановича.
Последние роды – Кислякова Татьяна. Было кесарево сечение (двойня) – возили в Казань. Сохранили сына Александра Сергеевича.
Последний лесник, а потом и последний пастух Косенков Константин Антонович – в 1980 году уехал в Красновидово.
Последний пчеловод – Савосин Павел Поликарпович (1978 год).
Последний председатель колхоза «Красная Глинка» из нашей деревни – Стегунов Василий Алексеевич (1949 год).
Председатель сельсовета – Тузов Николай Дмитриевич (1952 год).
Закрытие магазина в 1975 году – Косенков Иван Константинович.
Завершил показ кинофильмов Богатов Николай Григорьевич в 1970 году.
Последний завклубом – Савосин Павел Поликарпович (1970 год).
Бригадир – Жарков Алексей Иванович (1977 год).
Медпункт закрыла Савосина Н. в 1970 году.
Остался один Соловцов Николай Иванович – 1980 год.
Продолжение в книге
Следите за самым важным и интересным в Telegram-каналеТатмедиа
Комментарии
0
0
А где книгу можно купить?
0
0